Дыхание в унисон - Элина Авраамовна Быстрицкая Страница 53

Помню, пришла 8 марта 1978 года в театр. Он гудел: получена телеграмма из космоса — поздравление с праздником Элине Быстрицкой и… всему коллективу. Авторитет космонавтов тогда был очень высоким, героика космических полетов еще не угасла. И телеграмма из космоса в театре стала особым событием…

Юрий Викторович Романенко стал вице-президентом федерации. Девочки-гимнастки ликовали.

Я ни разу не встретилась с Юрием Викторовичем, меня предупредили, что у него ревнивая жена. Но он нам очень помог. Я ему часто звонила, и он добился, чтобы были сделаны телепередачи, опубликованы статьи в прессе, улучшились условия для тренировок. Словом, он вел большую работу, очень ответственно и, я бы сказала, с большой симпатией относясь к красивому виду спорта. Разумеется, без такого высококвалифицированного и влюбленного в свое дело специалиста, как Ирина Винер, и половины достигнутого не удалось бы осуществить. Мы ведь просто энтузиасты, а она — мастер. Наряду с ее профессиональной деятельностью сыграли свою роль и наши старания.

И я, и Юрий Викторович, и, естественно, многие тренеры, не только Ирина Винер, приложили немало сил для того, чтобы художественная гимнастика стала популярной в стране, люди начали ждать соревнований как праздника красоты и грации. Когда «мои девочки» выходили на ковер, у меня замирало сердце от любви к ним.

Мои связи с художественной гимнастикой сохранились до сих пор. Это, наверное, уже навсегда.

Невозможно победить себя

Вопреки множеству легенд о неуправляемости и необязательности актеров, раньше в театральных коллективах была весьма строгая дисциплина. Допустим, если актер без уважительных причин не работал, не приходил на репетиции и вообще манкировал своими обязанностями, ему делался денежный начет, и он расплачивался из своего кармана.

Я была членом президиума горкома профсоюза работников искусств, и мы часто рассматривали подобные конфликты. А теперь многие пункты трудового законодательства сами по себе сошли на нет, а новые не действуют.

С другой стороны, тогда права актера надежно защищались, нарушать их для руководителей театров было небезопасно. Я не думаю, что это была идеальная схема взаимоотношений. Довольно часто приходилось сталкиваться с откровенным произволом и самодурством. И все-таки ему можно было противостоять на законных основаниях.

Сейчас все законы переписываются… Но разве возможно принять законы на все случаи жизни, особенно творческой? Правда, иногда «обиженные» обращаются за защитой к прессе, но для этого требуются смелость и уверенность, что журналисты ничего не напутают. Ведь разобраться во внутритеатральных отношениях необычайно сложно.

Получается, что как раньше, так и сейчас актер совершенно беззащитен, открыт. Чтобы не сломаться, не сгинуть в безвестности, он должен быть очень сильной личностью. Я это знаю по собственному опыту.

Я не прекращала работать и в тех случаях, когда явно заболевала и мое состояние требовало постельного режима и лечения. Руководство театра мне вроде бы «проявляло сочувствие» — на свои основные роли я получала дублерш. Этим мне давали ясно понять: незаменимых нет.

Но самое главное — я себя не могла победить. Я была избалована уникальной режиссурой Герасимова, Эрмлера, Егорова — в кино и Бабочкина, Варпаховского, Капланяна, с которыми я с наслаждением работала, — в театре… И у меня уже сложилось свое отношение к той или иной работе.

Варпаховский предложил мне однажды роль, от которой я отказалась: понимала — она, как говорят, не моя. И тут же подала заявку на ту, которую мне хотелось бы получить. Я его очень просила отдать мне эту роль.

У меня с Варпаховским были чудесные отношения, и он попытался мне объяснить:

— Вы понимаете, Эличка, Марья Ивановна (героиня, актриса в пьесе Алешина «Главная роль». — Э. Б.) — белый лебедь, а вы лебедь черный. Понимаете разницу?

Но я не понимала этой «разницы»; думаю, не она продиктовала в данном случае распределение ролей.

Меня всегда интересовали роли именно актрис, так как я искала и не находила ответа на вопрос всей моей жизни: как, почему становятся актрисами?

Да, мне очень хотелось сыграть Марью Ивановну, и я была убеждена, что хорошо сыграю ее, но я этой роли не получила. Не знаю, почему. Интрига с белым и черным лебедем придумана изящно, но она ничего не объясняла.

И я решила репетировать роль Марьи Ивановны сама. Внук Пашенной, Володя Сверчков, был у Варпаховского вторым режиссером. Он приходил ко мне и детально рассказывал, какие задачи ставит режиссер, что он хочет от играющей героиню актрисы. Моим партнером был Евгений Матвеев, я его уговорила, и мы вместе показали Варпаховскому роль…

Когда меня утвердили, я чувствовала, что мои силы и моя убежденность на исходе. Но я сыграла, и мне сопутствовал успех.

Это мой характер, что тут можно поделать? Ломать себя? Зачем? И потом: если что-то сломано — надо ремонтировать, а это уже, извините, «вещь», побывавшая в ремонте…

Представьте себе: самой взять главную роль в пьесе, репетировать дома и решиться показать свою работу режиссеру! И все-таки я это сделала. Это была моя победа — не над собою, над обстоятельствами.

Спектакль «Главная роль» шел долго и успешно. Его снял с репертуара Равенских, когда Варпаховский покинул театр. Это лишний раз подтверждает несвободу актера, чья жизнь зависит от режиссера: не только от творческих взглядов последнего, но и от того, с каким настроением он встал утром, как позавтракал, пришел на репетицию, с кем он общался и что ему наговорили, нашептали… Я, конечно, говорю о нормальных режиссерах, а не о самодурах, которые дурят при любых обстоятельствах. Бывает…

Однажды я услышала от режиссера: «Так поставлено, и так будет!» Я ответила: «С кем ставили, с тем и играйте». У меня нет выбора, если меня вот так прижимают. Со мной подобным образом не следует работать — я мыслящий человек. И я знаю: не дай бог смириться с диктатом! Тогда ты пропала. У меня всегда были удачи с режиссерами, с которыми можно было работать, которых я старалась понять, а они старались понять меня.