Петер Энглунд - Первая мировая война в 211 эпизодах Страница 53

В любом случае британские войска были не в состоянии и дальше наступать на Багдад: слишком много раненых. Корпус располагал четырьмя полевыми госпиталями, которые могли принять 400 пациентов, но после сражения пришлось заботиться о 3500 раненых. В 76-й батарее, где теперь служил Мосли, были ранены все офицеры, кроме одного. В отличие от британского корпуса, османская армия действительно получила подкрепление, так что турки повернули назад и начали преследовать отступающих англичан.

Вечером Мосли участвует в строительстве укреплений: они образуют полумесяц вокруг Азизие. Лейтенант считает, что работа продвигается на удивление легко и быстро. Как и многие другие, он поначалу не может отделаться от ощущения, что просто участвует в маневрах. Но стоило ему лишь посмотреть на ужасное состояние повозок, на непарное число лошадей, впряженных в телеги и орудия, на испуганных солдат, как он понимал, что это не так.

Как можно больше раненых старались погрузить на баржи и плоскодонки; увозили и все ненужное снаряжение. Мосли, как и другие, тоже облегчил свой багаж, избавляясь от дополнительного верхового и походного снаряжения и военной формы[138]. Коня Дон Жуана он, разумеется, оставил при себе.

С наступлением темноты Мосли прилег поспать прямо у своей батареи, готовой к огню. Где-то там, во тьме, стоит османская армия. Время от времени раздаются выстрелы. Он слышит лай шакалов, которые преследуют британский корпус от самого Ктесифона, в ожидании трупов — будь то человеческих или животных. Но усталость берет верх, и “призрачная песнь” шакалов слабеет, удаляется. Он засыпает.

Четверг, 9 декабря 1915 года

Олива Кинг садится на последний поезд из Гевгелии

Приказ, который они получили, свидетельствовал о полном разгроме сербов. Для Оливы Кинг это стало концом трудного, но на удивление счастливого времени.

Работа в Гевгелии оказалась тяжелой. В полевом госпитале имелось 300 коек, а пациентов было 700. Наступила настоящая зима. За последний месяц они пережили немало снежных бурь, палатки просто сдувало с места. Ночью было невозможно уснуть от холода. Кинг считала, что лучший способ согреться — это копать землю. Рабочий день длился от 16 до 20 часов. Ее главной обязанностью было следить за керосиновыми лампами, освещавшими палатки: их надо зажигать, чистить, подкручивать фитили, заливать горючее, — одним словом, все это она находила ужасающе скучным. Она начала изучать сербский язык. Все кругом кишело вшами. Она радостно сообщает своей сестре:

Мы не получаем газет, сидим без новостей. Это величественная страна, и жизнь здесь тоже величественна. Я еще не чувствовала себя так прекрасно с тех пор, как покинула Аризону.

Но теперь поступил вполне ожидаемый приказ о сворачивании полевого госпиталя. Сербии больше нет, оказывать поддержку некому, и нет никакого смысла пробиваться к Белграду. Восточная армия, как теперь назывался корпус Сарреля, отступает в нейтральную Грецию, преследуемая по пятам болгарскими войсками. Таким образом, еще один грандиозный план союзников, с целью переломить ситуацию в войне, обернулся разочарованием[139]. У Кинг и других 29 женщин из полевого госпиталя оставалось меньше суток для эвакуации пациентов и сворачивания оборудования.

Из Гевгелии можно было уехать только поездом. Дороги страны находились в плачевном состоянии или же контролировались болгарами. (Тринадцать французских санитарных машин попытались прорваться, но исчезли бесследно; говорили, что они попали в засаду.) Они оказались в котле.

Полночь. Олива Кинг видит, как на поезд садятся оставшиеся штабные полевого госпиталя. На маленьком вокзале стоят только она да два других шофера, а также три санитарные машины госпиталя, которым не досталось места. Оставить Эллу она посчитала невозможным.

Поезда на юг следуют один за другим, они забиты людьми и военной техникой. Для трех женщин места найдутся, но не для трех санитарных машин, одна из которых просто гигантских размеров. Они все выжидают, надеются. Уже светает. Слышится эхо выстрелов, громыхающих в белых, заснеженных горах. Олива Кинг: “Странно, но мы ни разу не подумали о личной безопасности. Мы беспокоились только о наших дорогих машинах”.

И вот последний поезд.

Болгарские войска стоят в каком-то километре отсюда.

Наконец! Они видят три пустые платформы и, не дожидаясь разрешения, закатывают на них свои машины. Поезд трогается. Гевгелия в огне. И когда город исчезает из виду, Кинг видит, что вокзал взрывается от попавшего в него снаряда.

Понедельник, 13 декабря 1915 года

Эдуард Мосли управляет огнем в Эль-Куте

В такую рань он уже на ногах, ведь с сегодняшнего дня ему дано новое поручение: управлять огнем. Это трудно и опасно, ибо означает, что он должен постоянно пробираться по песчаным окопам, таким же примитивным, как и раньше: в некоторых местах он со своим сигнальщиком вынужден ползти, так как мелкие окопы напоминают скорее канаву. Он больше не надевал свой слишком заметный тропический шлем; у него на голове шерстяная шапочка — не самое лучшее в такую жару.

Британский корпус прервал отступление на юг и остановился в городке Эль-Куте, чтобы подождать подкрепления или, вернее, помощи, ибо вот уже две недели корпус находился в кольце четырех османских дивизий. Командующий корпусом Таунсхэнд попустил своим частям угодить в окружение. Отчасти они были слишком измотаны, чтобы продолжить отступление, а отчасти из-за того, что таким образом силы врага были отвлечены от нефтяных месторождений. Настроение у солдат было в общем-то хорошее. Все верили, что это только вопрос времени и к ним обязательно подоспеет помощь. И даже Мосли был спокоен, хотя он, как и многие другие, резко критиковал авантюрную попытку взять Багдад слишком малыми силами и бездарную подготовку к операции. Все устроится.

В течение дня ему приходилось проползать на четвереньках по нескольку километров. Иногда он полз в облаке зловония. На окраину окопов были переброшены тела убитых, и теперь они, черные, распухшие, разлагались под палящими лучами солнца. А в некоторых местах вражеские окопы находились на расстоянии всего 30 метров. Он мастерски и с большим удовольствием дирижировал всеми этими снарядами, которые пролетали над его головой всего в 4–5 метрах и иногда падали в 20 метрах от него. Он находил это great fun, классным развлечением.

Османские снайперы были начеку и стреляли очень метко. Иногда телефонной линии не хватало, и Мосли сигнализировал своей батарее при помощи флажков: противник сразу же открывал огонь. Целый день он находился под обстрелом.