Александр Герасимов - «Охранка». Воспоминания руководителей охранных отделений. Том 2 Страница 53

— Вы слишком много власти себе берете, — резко начал он. — Вы не выполняете предписаний Департамента полиции.

— Мне, ваше превосходительство, — ответил я, — не известны такие случаи. Мне случалось не выполнять предписания Московского охранного отделения, но ведь я не подчинен Москве.

— А история с транспортом?

Я подробно объяснил, как именно было дело, и прибавил:

— Подолгу присяги, ваше превосходительство, я считал себя не вправе допустить распространение революционной литературы.

Наш разговор затянулся, перешел на общие вопросы зубатовской политики в охранном отделении. Я не скрывал своего отношения к ней.

На обратном пути из поездки в Полтаву и Чернигов Плеве снова вызвал меня для продолжения разговора. На этот раз Плеве подробно расспрашивал меня о том, как я мыслю себе борьбу с революционным движением, и, я помню, в заключение он сказал мне в свойственном ему решительном и властном тоне:

— Вы — человек способный. Я вас здесь не оставлю. Но помните, — прибавил он, — я умею награждать, но умею и карать. Мне нужно, чтобы люди, которых я ставлю на ответственные посты, беспрекословно подчинялись распоряжениям начальства.

После этой беседы я ждал нового назначения, — из слов Плеве я понял, что он имел меня в виду для должности начальника охранного отделения в Петербурге. Но месяц проходил за месяцем — а я не получал никаких известий. Вскоре причина выяснилась: Зубатов переведен из Москвы в Департамент полиции начальником Особого отдела и таким образом стал фактически руководителем всего розыскного дела в империи. При нем ни на какое повышение я рассчитывать, конечно, не мог.

В начале 1903 года мне пришлось побывать в Петербурге. Директором Департамента полиции в это время был А.А. Лопухин. С 1900 по 1902 [год] он исполнял должность прокурора Харьковской судебной палаты, и мне приходилось с ним тогда часто встречаться. Во время того приезда Плеве в Харьков, о котором я рассказал выше, Лопухин обратил на себя внимание Плеве своими планами реорганизации полиции и всего дела борьбы с революционным движением. Именно этому своему плану Лопухин был обязан назначением на пост директора Департамента полиции. К сожалению, в Петербурге он целиком подпал под влияние Зубатова.

В этот приезд в Департаменте полиции я познакомился с характерной фигурой того времени, правой рукой Зубатова — Евстратием Павловичем Медниковым. Он пользовался большим влиянием на Зубатова, и последний при переводе в Петербург захватил его с собой. Колоритная это была фигура. Бывший унтер из торговцев, малограмотный, но с природной ярославской смекалкой, пронырливый, хитрый{30}.

В этот мой приезд в очередной беседе, в которой участвовали Зубатов и Медников, последний мне сказал:

— Вы ничего не делаете там. Ни одной тайной типографии не открыли. Возьмите пример с соседней, Екатеринославской губернии: там ротмистр Кременецкий каждый год 3—4 типографии арестовывает.

Меня это заявление прямо взорвало. Для нас не было секретом, что Кременецкий сам через своих агентов устраивал эти нелегальные типографии, давая для них шрифт, деньги и прочее.

И я ответил.

— Я не арестовываю типографии потому, что у нас в Харькове их нет. А самому их ставить, как делает Кременецкий, и получать награды потом — я не намерен...

Взволнованный этим разговором, я пошел объясняться с Лопухиным

— Совершенно недопустим, — говорил я, пользуясь правом старого знакомства, — такой метод наград. Ведь выходит, что Департамент награждает тех деятелей политического розыска, которые не могут воспрепятствовать росту революционного движения в их районе. Надо, наоборот, награждать тех, кто не дает развиваться этому движению.

Я был очень разгорячен, а Лопухин явно смущен.

Возможно, что не без влияния этого разговора я получил через некоторое время чин подполковника. Я понял, что меня успокаивают.

К характеристике Лопухина я хочу здесь отметить, что, в отличие от обычного типа прокуроров, он всегда отличался особой предупредительностью по отношению к охранному отделению. Мне не приходилось встречать ни одного прокурора, который с такой готовностью шел навстречу интересам политического розыска, как он. Обычно прокуроры ловили нас на мелочных, формальных нарушениях закона и мешали нашей работе, порой открыто защищая интересы арестованного.

Карьера Зубатова, который пользовался большим влиянием при Плеве, как известно, закончилась еще при жизни Плеве, и довольно-таки неожиданно. По официальной версии, причина его падения заключалась в захва-ценных его письмах к агенту Шаевичу, который в Одессе так руководил зу-батовской рабочей организацией, что летом 1903 года довел дело до всеобщей стачки. Неофициально, однако настойчиво утверждали, что Зубатов сломал себе шею на другом — он якобы пытался вести большую политику и вмешивался в борьбу между Витте и Плеве. Кто-то раскрыл эту игру перед Плеве; последний его уволил и немедленно удалил из Петербурга с воспрещением жить в столицах.

После удаления Зубатова разруха в Департаменте полиции достигла своей высшей точки. Я не соглашался с политикой Плеве, но у него все же была какая-то политика. Он был крупный человек и знал, куда шел и чего хотел. Его преемники никакой своей политики не имели — и плыли по воле волн, принимая решения от случая к случаю. За короткое время своего пребывания в Департаменте полиции Зубатов все ответственные посты заполнил своими людьми, воспитанными на его идеях, усвоившими его методы работы. Многие из них были с авантюристической жилкой в характере. Зубатов умел держать их в руках — и хотя их авантюризм и тогда давал себя знать, но все же они не выходили из известных границ. Когда Зубатова удалили, «зу-батовский» аппарат остался, но без своего создателя и руководителя. Политика игры с рабочими обществами, несмотря на тот крах, который она испытала в дни южной стачки 1903 года, не была в корне ликвидирована. «Зубатовские общества» продолжали еще существовать — хотя было ясно, что если эта политика и при Зубатове приводила к печальным результатам, то без Зубатова она должна привести к прямой катастрофе.

Эта катастрофа и не замедлила прийти — в виде событий 9/22 января 1905 года.

Глава 4. ГЕРОЙ «КРАСНОГО ВОСКРЕСЕНЬЯ»

Впервые месяцы моей работы в Петербурге весь официальный мир только и говорил, что о событиях «красного воскресенья» и о герое этого дня, священнике Гапоне, чей образ постепенно принимал буквально мифические размеры. Даже страшная смерть Сергея Александровича не ослабила этого интереса. Особенно много разговоров было в Департаменте полиции. У меня все время было впечатление, что его руководители чувствовали себя ответственными за эти события. И они действительно были ответственны, ибо рабочее общество, которое руководило январской стачкой, стояло под покровительством Департамента полиции, а Гапон был в связи с Зубатовым и действовал по его указаниям.