Павел Перец - От косяка до штанги Страница 53

Она говорила “вилька”, “бутилька”, “футболька”. Это мягкое л придавало ее речи что-то детское. Похорошевшая Астрид Лингрен, выучившая русский язык. Ее отец играл на саксе. В самом начале нашего знакомства, Сесилия призналась, что единственная вещь, от которой она действительно тащится по жизни – это саксофон. Жалею, что не посоветовал ей посмотреть «Такси-блюз» Лунгина. Жалею, что не умею играть на инструменте, который как консервный нож вскрывает жестянки человеческих душ.

«Улитки» искали духовую секцию, чтобы как-то оживить несколько блеклый фанк. Придя на репетицию, я не обнаружил никого, кроме маленькой девочки, которая откликнулась на наше объявление. Девочка училась в Институте культуры. Находясь в некоторой растерянности от такого коллективного непосещения столь ответственного мероприятия, как репетиция, я не нашел ничего лучшего, как предложить ей пойти ко мне домой, благо было недалеко. Через полчаса, сидя в кресле, я услаждал свой слух саксофонными выкрутасами, начиная с джазовых стандартов и заканчивая всем известной мелодией, исполненной Кэнди Дауфер совместно с Дэйвом Стюартом. Раздался телефонный звонок. Сакс смолк. Я снял трубку. На связи была Сесилия. Она звонила из консульства с очередной национально-официальной вечеринки, нудной и скучной. Я попросил ее “превратиться в слух”. Прикрыв трубку ладонью, прошептал, обращаясь к своей визави:

– Ну-ка, подуди.

После чего протянул телефон вперед, навстречу отливающей золотом металлической клюшке. Меха человеческих легких раздулись, и по телефонным проводам полилась меланхоличная мелодия. Даже крысы под полом притихли. Гнутая труба с пуговицами клапанов исходила звуками, стройными, как римские когорты. Время замерло в ожидании музыкальной коды.

Когда дуделка перестала дудеть, в трубке послышался сдавленный голос:

– Ты сделал мне потрясающий подарок.

Кирилл, бывший на том приеме, рассказывал, что она стояла и плакала, прижав к уху свой “Ericsson”.

Каролина свалила на пару недель, оставила Сесилии ключи от квартиры. Сесилия пригласила меня в гости на ужин. Долго не могла справиться с микроволновой. Помогла моя русская сноровка (нажимать на все кнопки без разбора, пока не заработает). Свечи, музыка, льющаяся из мощных динамиков, вино, все дела. Эта квартира, где туалет по площади превышал мою кухню, запомнилась, прежде всего, вечеринкой без штанов. Каролина прислала мне е-мэйл, где говорилось о том, что в городе достаточно одиноких женщин, и одиноких мужиков тоже хватает. Поэтому она и несколько ее сподвижниц в деле сведения одиноких сердец устраивают партейку у Каролины дома. Дамы приглашались к 17.00, кавалеры к 19.00. Когда я с парой приятелей прибыл к месту назначения, выяснились условия прохода: всем мужчинам требовалось снять штаны. По квартире расхаживали сэры в нижнем белье от «Dim», а так же сэры в трусах, чей дизайн был явно позаимствован у модельеров, обслуживавших кавалерию Красной армии. Все были изрядно под шафе, основной контингент составляли подданные иностранных держав. Редкий случай, когда можно встретить топ-менеджера западной фирмы при галстуке и голых ляжках или служащего банка в одних носках. Некоторые индивидуумы, чьи портки, видать, потеряли товарный вид, обвязались полотенцами, и стали похожими на Тарзана, болеющего водянкой. Среди гостей терлась русская девица глянцевого вида, пришедшая сюда обзавестись папиком.

Шведы предваряют вечеринку национальным напитком, запамятовал, как называется. Водка с томатным соком варится в огромной кастрюле (плюс добавление ряда специй), после чего получившееся пойло разливается по стаканам и всучивается всем гостям без исключения. Гадость редкая. Еще одно блюдо, которое я никогда так и не осилил – бананы, нашпигованные шоколадом и запеченные в духовке.

Сесилия не стала мудрить, и приготовила мясо по интернациональному рецепту – хорошенько его прожарила, положила рядом горсть риса и свежие овощи. Такое блюдо придется по вкусу и китайцу и эскимосу. Я уже научился не говорить о превосходстве некоторых изделий отечественного производства над западными аналогами, потому что лучший шоколад производят в Швеции, так же как пиво, и все остальное. В данной ситуации я готов был согласиться с этой версией. Я готов был согласиться вообще с любой информацией, проистекавшей из ее уст. Когда она говорила: «Это была наша территория!», я соглашался. Ваша. До Петруши Первого. А после Петруши стала не ваша. Окошечко. В Европу. Сквозняки из этого окошечка до сих пор по всей стране гуляют.

Хронология событий, кастрированная советскими историографами, ведет отсчет отнюдь не с Петропавловской крепости. В школе нам рассказывали о нескольких деревеньках, ассимилировавшихся со столицей. Коренной петербуржец уверен, что до того, как в здешней трясине увязли ботфорты первого русского императора с обритым подбородком, жизнь вдоль Невы была связана лишь с миром флоры и фауны. Территория Шведского переулка с прилегающим консульством, Шведским домом и шведским лютеранским приходом церкви Святой Екатерины опрокидывает устоявшееся мнение о нелюдимости питерских болот в пучину фактов. Шведский приход, один из старейших в России, ведущий отсчет времени с 1640 года, возник на территории шведского города Ниена, основанного восемью годами раньше. На другом берегу, в лоб Ниену смотрела крепость Ниеншанц (на месте утрамбованной новгородцами Ландскроны). Здесь тряслись карманы купцов, плативших пошлину шведосам за право двинуть с Востока на Запад и обратно. Ниен, в котором проживало порядка двух с половиной тысяч Сесилиных предков, был спален по приказу коменданта Ниеншанца Иогана Апполова, когда дух приближающегося фельдмаршала Шереметьева стал ощущаться особенно остро. Ниен был растащен на запчасти для Петропавловки. Его крепостные валы продолжали нагло выпирать до конца XIX века. Этой историей не принято дорожить. Река Оккервиль, названная в честь полковника Оккервиля, точнее в честь его мызы, которая стояла на ее берегу. Еще одна мыза майора Конау, где Петруша устроил свою первую питерскую резиденцию, свой Летний сад, насадив тополей, тень которых укрывала потом Крылова и Пушкина.

Сесилия рассказала, как зашла погулять в Летний сад с собачкой своей подруги, не зная о том, что этого делать нельзя. О разочарованном менте, который вынужден был ее отпустить, даже не оштрафовав («Это была наша территория!» «Спокойно, Сесилия, ваша»). О волшебной жизни персоны под грифом «дипломатическая неприкосновенность» с автомобильными номерами красного цвета. Хотя еще несколько лет назад она работала в одном из шведских баров официанткой. Упорство и любовь к русскому языку сделали свое дело. Человек, который нам всем казался представителем иной системы, на деле был в доску свой. Она адаптировалась к России, стала понимать вещи, здесь происходящие так, как понимаем их мы. Но при этом в ней сохранилась главная ценность любого адекватного иностранца – всегда можно было послушать мнение человека о российской действительности, не обремененного патриотическими догмами и «болью за родной народ». Это был взгляд со стороны, взгляд точный и безжалостный. Безжалостный, потому что честный.