Мэри Мейн - Эвита. Женщина с хлыстом Страница 53

Странное беспокойное чувство в груди посетителя только усилилось, когда ему показали зал, где низенькие стульчики стояли вокруг низеньких столиков и вмещали около тысячи малолетних зрителей, тогда как сцена, как мог предположить посетитель, предназначалась для одного-единственного взрослого. На каждом столе, вокруг которого располагалось восемь – десять стульчиков, сидела изысканно одетая кукла, которая казалась бы уместнее в будуаре, нежели в детском саду, и которую никогда – это было очевидно – не трогал ни один ребенок. По стенам столовой были развешаны плакаты с милыми детскими стишками; окна спален закрывали шторы, кровати были застелены покрывалами, на полу лежали ковры, а в шкафчиках висели прелестные наряды из муслина и вельвета. Пресыщенный зрелищем этой чрезмерной элегантности, посетитель уже страстно желал услышать крики по поводу поломанной куклы или увидеть на ковре заплату из грубой ткани. Но, говорят, сеньора любит во всем образцовый порядок.

Кухни – а здесь все было открыто взгляду незнакомца – выглядели настолько безупречно, что просто не верилось, что здесь, непосредственно сейчас, готовят еду для трехсот или более детей и их воспитателей. Тут не было еды даже для тех восьмидесяти или сотни детей, которых он видел своими глазами, не говоря уже о двух сотнях остальных, которые, как предполагалось, посещали детский сад; и почти с облегчением посетитель начинал думать, что слухи, которые до него доходили о том, что здесь вообще не живет никаких детей и никто сюда не приходит, кроме тех случаев, когда нужно произвести впечатление на гостя, скорее всего, правда.

Но еще оставалось посмотреть на самую необычную часть этого детского царства. Во дворе размещался миниатюрный городок, восемь – десять оштукатуренных зданий с красными черепичными крышами, школа, церковь, ратуша, рынок, бензозаправка, улицы, фонари, река, мост, площадь – все подходящего размера. Домики, выстроенные весьма прочно, были достаточно велики, чтобы взрослый человек, пригнувшись, мог войти. Внутренность их полностью воспроизводила интерьер дома с крошечными кафельными ванными комнатами, занавесками в оборках, покрывалами на кроватях, отполированной мебелью, с лампами, коврами и всем прочим. В магазинах на маленькой рыночной площади лежали крохотные пакетики с продуктами и кукольной одеждой, в банке лежали бланки депозитов, на почте – бланки телеграмм – все как настоящее. Правда, у бензозаправки не стояли автомобили, но их, как объяснила директриса, пришлось убрать, потому что дети стали бы играть с ними. В ратуше имелись две зарешеченные камеры.

У здания детского сада и игрушечного городка было нечто общее. В настоящих спальнях или в игрушечных, в классных комнатах или в миниатюрной школе, в патио или на газонах вокруг маленьких домиков – все выглядело с иголочки: на полированной мебели – ни царапины, на ножках стульев и столов – никаких отпечатков детских беспокойных ног; прелестная лепнина всюду цела; ни на одной игрушке не заметно следов починки; газон не примят, и все покрывала лежат идеально ровно – нигде посетитель не мог увидеть и признака того, что этим пользовались дети. Но везде, в каждой спальне – настоящей или кукольной, в классах – больших или маленьких, в столовых, в коридорах, в холле и практически на каждой стене в каждой комнате красовались портреты Эвы и Перона. И казалось почти странным, что их изображений не обнаружилось в алтаре маленькой церкви, поскольку над кроватями они занимали как раз то место, где полагалось быть изображениям Святой Девы и распятия.

Кроме этого, были и другие признаки, подтверждавшие слухи о том, что детский сад не предназначался для повседневного пользования. Судя по всему, директриса не знала никого из детей по имени и, без сомнения, не знала по имени того мальчика, который ревел, и когда у нее спрашивали, сколько молока они закупают в день, отвечала с легкостью: «О, большое количество. Дети выпивают в день литры и литры молока!» – хотя, даже если бы она и позабыла такую деталь, рядом стояла кухарка, которая могла дать определенный ответ.

Яркое солнце Аргентины сияло с ослепительных небес, белые стены маленьких оштукатуренных домов сверкали, а зеленые газоны вокруг них были гладкими, словно их никогда не касалась нога ребенка, и маленькие, хорошо вымуштрованные дети послушно шагали парами, взявшись за руки, с няней, возглавлявшей группу и с воспитательницей, замыкающей шествие, но снаружи, на загаженных улицах, дети играли прямо в грязи, очевидно ничуть не завидуя этим маленьким домикам и хорошенькой речке, впадающей в озеро.

Детский сад был одним из сказочных творений – и Эва справедливо настаивала, что к ним не применимо скучное слово «учреждение», – которые появились в Буэнос-Айресе и вокруг него: безумно дорогие и усиленно рекламировавшиеся. Если бы какая-нибудь маленькая девочка, не наделенная воображением Уолта Диснея, получила в руки волшебную палочку, плоды ее трудов едва ли оказались бы более причудливыми или менее связанными с реальностью, чем растущие, словно грибы после дождя, фантазии, созданные Фондом Эвы Перон.

Странноприимный дом для женщин располагался в здании довольно большого и весьма роскошного частного пансиона. Зала – иначе не скажешь – была вычурно и богато обставлена в мрачном испанском стиле. Монахиня, которая сопровождала гостя, переходила на шепот, говоря о сеньоре и ее великой щедрости к бедным, о благословении ее милосердия, которое распространяется до самых дальних уголков страны, о великодушии ее сердца, которое позволяет ей принимать в больницы и приюты людей любой национальности и убеждений – даже антиперонистов, добавляла монахиня с усмешкой. Посетитель воздерживался от комментариев – скорее из благоразумия, нежели из такта, не упоминая о том, что даже в Соединенных Штатах республиканцам не отказывают в социальном вспомоществовании на время правления демократов.

«Сеньора – ангел милосердия. Она проливает свою благодать на всех», – восторженно продолжала монашка, так что посетитель, стоя на пороге церкви, чья сравнительная строгость давала отдых глазам, начинал подумывать, что доброе создание, вероятно, принимает леди в голубой норке за другую леди – в синем плаще. «Сеньора очень аккуратна, – продолжала она, и теперь уже не было сомнений в том, кого она имела в виду. – Все должно быть в идеальном порядке. Если она приходит неожиданно и обнаруживает, что что-нибудь не на месте, она очень огорчается». И с гордостью она показывала спальни, плотно закрытые ставнями, чтобы солнечные лучи не попортили богатый ковер. На аккуратно застеленных кроватях – ни дать ни взять в первоклассном отеле – лежало чистое белье, и монашка, с трудом открыв дверцы массивного гардероба, показала – нет, не вещи какойлибо женщины, занимающей комнату, но девственно чистые кипы шерстяных одеял, которые, похоже, ни разу не использовались по назначению.