Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира Страница 54

– Конец свету, царица небесная!

– Тихо, товарищи!-пересиливая грохот поезда, закричал Городецкий.- Ведь это же туннель! Мы по туннелю едем!

Через минуту стало вновь светло. Поезд выскочил из тьмы, и весь ужас прекратился,

– А чего же так загудело?- послышался голос того, кто причитал, и из-под нижних нар выбрался Малое, пожилой крестьянин из Лужского района.

– Отчего же такой грохот-то?- уставился он на Городецкого телячьим взглядом.

– Потому, что это эхо.

– Эхо-о-о?

– Этих туннелей разной длины…- сказал Городецкий, но поезд опять ворвался в непроглядную темень и грохот, длившиеся минуты две, показавшиеся часом. Когда в вагоне просветлело, Городецкий закончил фразу:- Туннелей всего по Кругобайкальской дороге, на расстоянии примерно восьмидесяти километров, пробито тридцать девять, общей протяженностью более восьми километров.

– Тридцать девять?!

– Значит, еще тридцать семь раз будем дохнуть-глохнуть?

– К сожалению, да. Наши телятники не оборудованы ни звукопоглотителями, ни изоляцией…

– Зато мы хорошо изолированы!

Тридцать девять коротких и длинных туннелей в отрогах Хамар-Дабана, пробитых неимоверным трудом польских и русских каторжников, наш поезд прошел почти за четыре часа. Четыре долгих часа тридцать девять раз он то, сбавляя ход, нырял в темноту, то вырывался на сумеречный свет, заполнявший широкие и узкие ущелья. И всякий раз мы, словно зачарованные и в то же время оглушенные и задымленные до удушья, жадно смотрели в узкие бойницы, в которых, как на плохой киноленте, чередовались то ломящая глаза белизна снега, то непроглядная тьма.

Наша беседа смолкла, пришибленные грохотом, все притихли, думая, вероятно, не только о судьбе несчастных поляков…

– Ну а как твои поляки, Малоземов? Построили они эту дорогу или нет?

– Не только они,- ответил Григорий.- Но достроили. Туго им тут пришлось, и недаром они восставали.

– Неужели восставали? На что они могли рассчитывать?

– В тысяча восемьсот шестьдесят пятом году поляки сделали отчаянную попытку освободиться и пробраться в Китай или Монголию…

– Восстание? Здесь?

– В Китай? Отсюда? Это же безумие!

– Да, к чести их будь сказано, поляки не пожелали ожидать медленной смерти… Они выковали косы, напали на охрану, обезоружили, но в результате все кончилось плачевно. Из Иркутска на пароходе быстро подоспел отряд солдат, и восстание было подавлено. Из пятидесяти человек, которых судил иркутский военный суд, пятерых расстреляли… Восстание это было явно безрассудно, но оно помогло улучшить положение заключенных поляков.

– Каким же образом?

– О бунте вскоре стало известно за границей…

– Как же там узнали? – Отсюда и птица не долетит…

– Птица не долетит, а слух всегда дойдет!

– Земля слухом полнится…

– И о нас за границей знают?

– А ты думал как…

Так реагировали в вагоне на последние слова Малоземова.

В Улан-Удэ и в Чите простояли более двух суток, затем снова покатили на восток. Чувствовалось, что мы приближаемся к «своим» местам.

После Читы Малоземов стал рассказывать нам о декабристах, сто лет назад отбывавших здесь ссылку… Но свой рассказ Гриша так и не успел закончить. Скоро мы прибыли на «свою» каторгу, и все услышанное надолго заглохло в памяти. Наша каторга была во много раз горше.

Глава девятая

В желанном нам строе не должно быть такой силы, которая бы заставляла людей насильно, под конвоем шествовать в христианский или иной рай!

Ип. Мышкин

В предрассветном февральском сумраке наш эшелон, лязгая на сцепках, не спеша втягивался в пределы станции. Призрачными тенями мелькали редкие пристанционные постройки, одноэтажные серые домики, крытые железом или тесом, красные товарные составы и платформы, груженные строительными материалами, и, наконец, после длительного перестука колес по многочисленным стрелкам поезд остановился в одном из тупиков на самом краю товарной станции. Слышно было, как паровоз отцепили и он, протяжно прогудев на прощание, ушел в депо заправляться.

Вагон ожил, хотя и без энтузиазма…

За долгий путь нас заталкивали много раз в подобные тупички, так что и эта остановка не показалась вначале какой-то особенной. Может быть, поведут в баню? Мылись мы в последний раз в Иркутске более недели назад и все изрядно прокоптились. А может быть, снова отцепят несколько вагонов и присоединят к эшелону с иным назначением? Или начнут собирать по вагонам технических специалистов куда-нибудь на особую стройку. Кто знает – мы своей судьбе не хозяева…

Лишь через два часа, после раздачи хлеба и кипятка, стало очевидно, что везти нас дальше не собираются. По каким-то незримым признакам мы поняли, что это конец нашего длинного, изнурительного этапа. Успокаивало лишь то, что в старину этот путь каторжане проделывали пешим порядком, да еще в кандалах. Нас привезли в телячьих вагонах – все же прогресс!

– Похоже, что прибыли на место,- сказал Городецкий, пытаясь через головы увидеть, что делается на воле.

Молодой карманник Сынок и неповоротливый Чураев, часто поглядывавшие в люк, вдруг, словно увидев что-то особенное, замерли. Наш обостренный слух уловил, как где-то в хвосте поезда со знакомым грохотом задвигались на роликах вагонные двери, а вслед за тем послышались возбужденные голоса. Отодвинули рамку у люка и на другой половине теплушки, у небольшое отверстие окошечка мгновенно заслонили любопытные головы.

– Выводят! Ей-богу, выводят!- радостно зарычал Чураев, на секунду отпрянув от отверстия.

– Точно выводят,- уточнил Меченый.- Из задних вагонов выводят и на дороге выстраивают.

Было слышно, как мимо нашего вагона кто-то торопливо прошагал по скрипучему снегу. Сынок успел спросить:

– Что это за станция, начальничек?

– Амазар!

– Я так и думал, что Амазар,- сказал Виктор Иванович.- На рассвете, когда наш поезд делал остановку, я заметил на здании вокзала вывеску: «Могоча». А от Могочи следующая к востоку станция Амазар, самая последняя на территории Читинской области. Дальше начинается уже Амурская. Проезжал я мимо этих мест два раза за последние шесть лет и удивлялся, как много здесь заключенных. В какую сторону ни посмотришь – всюду сторожевые вышки, будто нефтяные промыслы. А теперь вот и меня будут стеречь…

Люди настойчиво лезли к люкам, отталкивая друг друга: всем хотелось посмотреть, что же в самом деле происходит на белом свете. Чуть в стороне, на едва притоптанной дороге, идущей параллельно путям, в ярком сиянии зимнего холодного солнца темнела, увеличиваясь на глазах, густая вереница людей, охраняемая строгими часовыми. Она проворно пополнялась все новыми и новыми группами по мере выгрузки из вагонов. Наконец дверной грохот прекратился, и послышалась строгая команда: «Построиться! Разобраться в колонну по пяти!» Шла проверка. Называемые по фамилиям зэки откликались своим именем и отчеством и отходили в сторону. Там они становились в строй и поступали в ведение другого, лагерного конвоя. Через несколько минут послышалась новая команда: «Шагом марш по дороге! Не растягаться, не отставать!»