Дина Каминская - Записки адвоката Страница 54

Скворцов и Дементьев давали показания очень скупо. За что их задержали, не знают. Сказали, какая-то проверка. Почему держали целую неделю, тоже не знают. Выпустили их в один день – 7 сентября 1966 года (на следующий день после того, как Саша и Алик признались). Никаких подписок о выезде из Московской области с них не брали. Действительно, оба они содержались в одной камере с мальчиками. Сейчас уже смутно помнят и самих мальчиков, и о чем разговаривали. Но никто им не поручал уговаривать мальчиков признаться.

Третья неожиданность.

Следователь Горбачев вновь выезжал с понятыми на место происшествия, в совхозный сад. Отдельно с каждым из тех шести понятых, которые уже раньше выезжали туда вместе с Юсовым и Буровым и Кабановым. Каждый понятой указал в совхозном саду место под яблоней, на которое в 1966 году показывали Буров и Кабанов, как на место изнасилования Марины. Тут же при выезде были проведены все необходимые замеры. Результаты замеров во всех шести случаях были абсолютно одинаковыми. Утверждения Алика и Саши о том, что они показывали на разные места, на вторую по счету яблоню от противоположных концов сада, результатами этих измерений опровергались.

Это было тем более удивительно, что двух из этих понятых допрашивали в Московском областном суде и тогда они полностью подтвердили показания Саши по этому вопросу.

Обсуждая со Львом эти новые данные, я прочла ему выписки из протоколов всех шести выездов на место происшествия. На каждом из этих протоколов стояла дата выезда – одна и та же на всех шести. На каждом из них проставлено время, когда начался выезд и когда он закончился. Одно и то же время на всех протоколах. Значит, ясно было, что было сделано не шесть выездов отдельно с каждым понятым, не шесть замеров, которые все совпали сантиметр в сантиметр, а один выезд и один замер. Это еще не свидетельство того, что мы получим при допросе этих понятых правдивые ответы. Это только первая ниточка, потянув за которую мы можем рассчитывать добиться правды.

Оба согласованно решаем – о вызове и вторичном допросе понятых просить сейчас не будем. Об установленной нами новой фальсификации, кроме нас двоих, никто не должен знать. Весь расчет – на полную неожиданность при допросе понятых в суде.

Было и еще одно немаловажное изменение – свидетель Марченкова на допросе у следователя Горбачева показала, что ранее давала неправдивые показания, так как боялась мести со стороны родителей Бурова. Что она не только слышала голос Марины, но и видела Марину и мальчиков. Явная неправдоподобность этих показаний была очевидна для каждого, кто видел, как Марченкова, несмотря на сильные стекла очков, ощупывает палкой дорогу перед собой. И это в освещенном помещении суда. Как же могла она увидеть из окна своей комнаты лица тех, кто находился от нее на расстоянии 15 метров, да еще при условии, что люди эти были в темноте?

Повторяем вновь то ходатайство, которое заявляли еще в Московском областном суде, – истребовать из поликлиники, где Марченкова состоит на учете, подлинную историю ее болезни.

28 марта 1968 года все мы – Юдович, я, Саша и Алик – подписали необходимый протокол в том, что с материалами дела мы полностью ознакомились. Теперь надо ждать того дня, когда оно вновь, уже в третий раз, начнет слушаться в суде.

Как долго придется ждать, никто предсказать не может. Один-два, а может, и четыре месяца. Счастье, что мальчики теперь на свободе, дома, что это многомесячное испытание будет не таким тягостным и мучительным.

Ровно через два месяца – 28 апреля Сашу и Алика опять арестовали.

Это сделал прокурор Московской области, впоследствии заместитель Генерального прокурора СССР, а ныне заместитель председателя Верховного суда СССР Гусев, который так «великодушно» решил отпустить Алика и Сашу всего только шесть месяцев назад.

Зачем это было сделано? Расследованию дела мальчики помешать не могли хотя бы потому, что следствие уже было закончено. Опасаться того, что они скроются от суда, никаких оснований не было. Находясь эти шесть месяцев на свободе, они вели себя безупречно.

Я могу найти этому только одно объяснение. Это был психологический шантаж, и шантажировал Гусев тот суд, который должен был рассматривать дело. Арестовав мальчиков, он тем самым говорил: «Мы тверды в своей позиции и не отступимся от нее. И будем бороться за нее со всей той мощью и полнотой власти, которую имеем».

Наверное, Гусеву было безразлично, на свободе эти самые Алик и Саша или в тюрьме. Он это сделал не против них. И арест просто оказался орудием давления на суд. И Гусев использовал это орудие безо всякого сожаления.

И опять шли месяцы. И мы опять не имели права поехать в тюрьму к своим мальчикам, которые уже повзрослели, которых уже и мальчиками назвать неправильно. Там, в тюрьме № 1, они отпраздновали свое гражданское совершеннолетие.

Учитывая необычайную сложность этого дела, Верховный суд РСФСР по нашей с Юдовичем просьбе принял его к своему производству.

Третий процесс. Верховный суд Российской Республики

В сентябре 1969 года началось третье судебное рассмотрение дела по обвинению Бурова и Кабанова.

Мы шли в этот суд с сознанием предельной, на последней черте, личной ответственности. Для нас это был действительно последний судебный бой по этому делу: «Приговор Верховного суда окончателен и кассационному обжалованию не подлежит».

Опять за нашей спиной деревянный барьер, по бокам которого конвойные. А за барьером – «мальчики». Сашу я уже видела до суда несколько раз. Видела, как он похудел, побледнел после этого второго ареста. Встретил меня, когда пришла к нему со словами:

– Вот и опять тюрьма. Видно, из этого не вырваться.

Саша понимает, что надежда есть, она не потеряна. Но этот второй арест после счастья свободы сломил его. Поэтому я ездила к нему на свидание несколько раз, хотя по делу говорить уже нечего. За эти два с половиной года все достаточно выяснялось, проверялось и согласовывалось.

Петухова, члена Верховного суда РСФСР, председательствующего по делу мальчиков, я увидела впервые, когда он в сопровождении двух заседателей вышел в судебный зал, чтобы открыть заседание. Впервые в этот же день увидела заместителя прокурора Московской области Кошкина. Он новый обвинитель в нашем деле вместо Волошиной. Гусев и тут решил продемонстрировать свою решимость бороться, поручив поддерживать обвинение своему первому заместителю.

Не сидит за прокурорским столом и Сара Бабенышева. Общественного обвинителя вообще нет. Оглядываю зал – только родители Алика и Саши да Александра Костоправкина. И мы: Лев Юдович и я.