Элис Токлас - Моя жизнь с Гертрудой Стайн Страница 54

Все на сегодняшний вечер и всегдашняя любовь к вам обоим.

Элизабет Хансен, Пасадена, Калифорния.

14 апреля 1949 г.

улица Кристин, Париж VI.

Прежде всего сообщаю, что получила чек. Он уехал на Пасху (да, прибыл сразу же после Рождества, а сейчас Святая неделя) к семье из 11 человек — отец, мать, бабушка и 8 детей — из которых только двое в возрасте, позволяющем немного зарабатывать на жизнь. Они отпишут тебе — конечно двадцать долларов более чем достаточно для работающих людей иметь праздничный обед — у них предположительно будет cochon[130] — хорошая порция мяса — овощи — не картофель или капуста — апельсины и бананы — стакан вина и кофе. Спасибо от их имени, дорогая Лили.

Когда у меня будут и время и деньги, я навещу доктора по артриту, болезнь постоянно напоминает о себе — так изнуряет — ходить с головой, постоянно опущенной к земле, тяжко. Чтобы доказать, что я примерная американка, постараюсь вылечиться.

Грис крайне редко выставляется на продажу — его отдача не была похожей на Матисса или Пикассо — я имею в виду за год — он рисовал всего лишь 15 лет — это годы полностью отданы живописи — 1912–1927 гг. — он умер на следующий год в возрасте 40 лет. У меня есть литография, им подаренная — из тех, что я думаю, называется первым оттиском, я хотела бы, чтобы она была у тебя. Она очень подходящая — иллюстрация к ограниченному тиражу пьесы Le Casseur d’Assiettes Салакру[131] — сделана, когда они оба были молоды. Я подумаю, как доставить ее тебе и чем могу заменить на стене — но ты вскоре ее получишь, так или иначе. Дорогая, я только что взглянула на нее — это рисунок чернилами и пером! Только не подумай плохо обо мне, если я попрошу тебя оставить литографию Йельскому университету. Я обещала им отдать мою небольшую меморабилию. Но пока я хочу, чтобы ты владела ею в течение своей жизни. Да, Хуан был удивительным человеком. Я подразнивала его, называя Андреа дель Сарто, совершенным художником. Он знал и понимал все — стоило только спросить Хуана, почему и как, и он кристально четко все пояснял — и не только в отношении живописи — он понимал людей и человеческие отношения, был самым благородным человеком, которого я встречала — упрямый, хотя и понимающий свои слабости. Он был слаб — говорил, что испорчен, каким может быть только испанец — и ненавидел это. Он был абсолютно dépouillé[132] всего — такой святой в человеческом облике. Он любил смеяться веселить других и танцевать (совсем никудышно). Он был красив — с чертами араба или негра или обоих — у него был сын, химик, унаследовавший его прекрасные и умные глаза. Известна ли тебе короткая зарисовка Гертруды «Жизнь и смерть Хуана Гриса». Он был первым моим умершим другом и это было ужасно*. До сих пор слышу, как мне говорят, все кончено — он страдал так долго и так сильно — и он знал, что его работа не закончена. Таким был Хуан — серьезным и до смешного веселым — его легко было рассмешить, он выглядел почти импозантным — дорогой, дорогой Хуан.

Я узнала многое от русских благодаря очень близкому знакомству с русскими, братом и сестрой — эмигрантами ранних 20-х. Он был художником — Павел Челищев, настоящий злодей — мучал всех — мужчин, женщин, детей — квартиры — мебель — все, за исключением истинно русского балета, который обожал. Я крепко привязалась к его сестре, поскольку она тоже была одной из его жертв — она была похожа на одну из сестер — Тургеневских героинь — появлялась у порога с корзинкой цветов или фруктов — не произнося ни слова — ни движения — но полная мистического предзнаменования и трагедии. Сейчас говорят, что она не хочет видеть своего брата — не хочет видеть и меня, полагает, что я плохо относилась к ее брату. Русские — каннибалы — надо быть сделанным из металла, чтобы устоять против них. Привет получишь вскоре, а моя любовь всегда.

Аннетт Розеншайн, Беркли, Калифорния.

14 апреля 1949 г.

улица Кристин, Париж VI.

Папа сказал, что я опоздала родиться на один день и никогда не смогла наверстать упущенное. Действительно, на сей раз не один день, а три. Я собиралась написать тебе на твой день [рождения] с надеждой, что ты простишь опоздание на несколько месяцев — очень поздно придет к тебе ответ на твое чудное и теплое письмо — спасибо тебе, спасибо и за веселую рождественскую открытку калифорнийской улицы и повозки, ползущей вверх по холму в очень респектабельно осовремененном Китай-городе. Когда в 1935 году мы на очень короткое время увидели Чайна-таун, то были ужасно разочарованы — он выглядел как китайский квартал в любом городе.

В наше время следует вертеться, чтобы свести концы с концами. Это вынуждает человека быть активным, оживленным, но требует много времени. Во время оккупации forcémeat[133] я превратилась в довольно приличную и бережливую кухарку — у нас была одна, которая не могла приготовить и простейшую еду без пинты сухого белого вина, пинты крема и желтка, по крайней мере, из шести яиц — тогда-то я и приобрела это искусство. Кухарку мы унаследовали с домом, она получала мизерную плату, я выучилась от нее (ее кулинарное искусство славилось в округе) больше, чем она выучилась от меня — она презирала мелочную бережливость и экономию. Но когда в 1944 году пришли американцы, она проявляла чудеса. Она готовила свежую форель — мы жили в 15 минутах от Роны — и огромные яблочные пироги, свежие, прямо из печи, с раннего утра и до поздней ночи. Она была замечательным человеком. Но к чему тебе выслушивать от меня про Клотильду — перо может самостоятельно разгуляться, как и язык.

О Рубине и Аллане — вижу их редко — вообще говоря, Рубина пригласила меня на ленч позавчера в приятный китайский ресторан — приятный, но не такой как в Сан-Франциско, о боже, нет — никаких китайских чашек с зелеными окаемками — ни птиц в гнездышках — ни водяных орехов — только соя и свинина с прозрачной вермишелью и т. п. Рубина выглядит лучше, чем раньше — не такая худая, бледная и усталая. Аллан серьезно болен — периодически случаются кризисы. Пожалуйста, не говори об этом и об остальном никому, потому что я не думаю, что Саре что-нибудь известно. Аллан немного верит в учение Христовой Церкви, но когда я навестила его некоторое время тому назад он потратил два часа, описывая свои болезни (ибо, увы, имеет не одну), свои симптомы и что говорят специалисты. Это был невообразимый рассказ и перед уходом именно я, а не он, высказалась по делу — когда он позволил мне говорить! Бедный Аллан — он настолько недисциплинирован, что лечение не представляется возможным. Рубина с ее спокойствием и здравомыслием ведет хозяйство одна — не только смотрит за больным Алланом и хозяйством, с двумя детьми в Гарше, но также управляется в магазине и успешно. Она достойна восхищения во всех отношениях, а Аллан невозможный пациент, ибо придерживается лечения только на очень короткое время, а часть лечения заключается в соблюдении диеты, которую он постоянно нарушает — безнадежная ситуация. Как я уже упоминала, эти сведения только для твоих ушей, но они смогут помочь тебе оценить Рубину и узнать, как великолепно она справляется с тяготами жизни,