Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух Страница 55

События конца 1851 года подтверждали предсказанное Карлом в статьях о 1848 годе: революция в Европе проиграла надолго.

В Пруссии упразднили либеральную конституцию; оппозиционеров отправили в ссылку; покончили со свободой печати и собраний; отменили основные права, декларированные в 1848 году. Не осталось надежды на амнистию, которая позволила бы Марксу вернуться на родину.

Последняя надежда вернуться на континент испарилась, когда в ночь с 1 на 2 декабря 1851 года Луи Наполеон Бонапарт распустил Национальное собрание — «очаг заговоров», — потому что оно отказалось пересмотреть конституцию с целью позволить ему повторно выставить свою кандидатуру в президенты республики. 3 декабря французская столица покрылась баррикадами; один депутат был убит в Сент-Антуанском предместье с криком: «Сейчас вы увидите, как умирают за двадцать пять франков!» — эта сумма была ежедневным содержанием парламентариев. Войска стреляли по толпе демонстрантов: на Больших бульварах было убито около двухсот человек. Мятежи вспыхнули также в департаментах Ньевр, Эро, Вар и Нижние Альпы, но не приняли массового характера, поскольку крестьяне еще хранили верность воспоминаниям о наполеоновской эпохе.

Карл увлеченно следил за этими событиями, видя в них подтверждение тому, что он написал: без прочного союза между рабочими и крестьянами любая революция обречена на провал. И эта провалится так же, как предыдущая.

Большинство депутатов-республиканцев, в том числе Виктор Гюго, были арестованы и сосланы. Из двадцати семи тысяч арестованных четыре тысячи подверглись депортации. Гюго покинул Францию. 20 декабря 1851 года сельское население в массе своей одобрило государственный переворот и наделило Луи Наполеона полномочиями составить новую конституцию, позволявшую ему находиться у власти десять лет.

Карл увидел в этом последнее подтверждение того, что уже предвидел в серии статей о революции 1848 года: поскольку во Франции, как и в Пруссии, рабочие не смогли объединиться с крестьянством, самодержавная власть покончила с последними либеральными поползновениями. Самолюбие было удовлетворено, но тем не менее он понимал, что теперь заперт на неопределенное время в чужой стране, народ которой говорит на плохо понятном ему языке и где его семья в буквальном смысле слова умирает с голоду.

Иосиф Вейдемейер, обосновавшийся в Нью-Йорке, предложил ему в январе 1852 года для его будущего политического еженедельника «Революция» описать государственный переворот 1851 года, наподобие того, как была описана революция 1848 года в газете, распространявшейся издателем. Вознаграждение он обещал очень скромное. Карл согласился. Каждую неделю до начала марта 1852 года он посылал в Нью-Йорк по статье; Вейдемейер объединил все семь в одну и опубликовал их в мае под общим заглавием «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта». Отправкой рукописей (за счет издателя), как всегда, занималась Женни, переписав каракули мужа своей рукой и обсудив с ним каждую мелочь. Это была новая крупная научная работа, хотя она и называлась газетной статьей.

Как и в предыдущей серии статей, Карл намеревался объяснить государственный переворот классовой борьбой. Начал он с фразы, ставшей знаменитой: «Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса». Затем Маркс показывает, что если мировой кризис 1847 года ослабил буржуазию, то вернувшееся процветание в 1849 году ее усилило; а причины поражения в очередной раз свидетельствуют, если в том есть необходимость, что государство — не хранитель и гарант «всеобщих интересов», как думали Гегель и немецкие «истинные социалисты» (его первые товарищи), а орудие господствующих классов; что крестьяне, чье отступничество привело к поражению республики, однажды осознают себя обманутыми тем самым человеком, которого они привели к власти; они поймут, что у них те же интересы, что и у рабочих, что они — жертвы сельской «знати», союзной с капиталистами: «Интересы крестьян будут уже не в гармонии с интересами буржуазии, с капиталом, как это было при Наполеоне, а в непримиримом противоречии с ними. Крестьяне поэтому найдут своего естественного союзника и вождя в городском пролетариате, призванном ниспровергнуть буржуазный порядок».

«Союзник и вождь» — он отдает главенствующую роль рабочему классу, меньшинству, находящемуся на передовой промышленного развития, но подвергающемуся самой жестокой эксплуатации. Маркс предчувствует (но не говорит об этом открыто), что именно пролетарское меньшинство станет руководящей силой революции. Он далек от мысли, что рабочий класс, а тем более представляющая его партия, должен монополизировать власть. Позднее так решит Энгельс, а за ним Ленин.

Он предвидит, что в один прекрасный день Империя будет свергнута, но боится, что у пролетариата отнимут победу, потому что он не сумел объединиться с крестьянами. Ведь когда Империя падет, сначала установится парламентская республика, которая поставит государство на службу буржуазии; а затем рабочая революция победит лишь в том случае, если городские рабочие объединятся с сельскими мелкими собственниками, крестьянами и торговцами, «чтобы сконцентрировать против [государства] всю свою мощь… Прошлые перевороты усовершенствовали эту машину вместо того, чтобы сломать ее». Задача пролетарского руководителя, таким образом, состоит в том, чтобы пробудить в рабочих сознание их миссии, создать массовые партии с целью образования широкого альянса, правящего большинства, включающего в себя другие эксплуатируемые группы населения.

Маркс проводит ясный и вещий анализ ситуации и приходит к мысли о том явлении, которое в самом деле произойдет во Франции двадцать лет спустя: падение Второй империи, установление буржуазной республики, восстание парижских рабочих и поражение революции из-за вовремя не установленного союза с крестьянами и провинциальной элитой. Это будет Парижская коммуна.

Он пророчески пишет: «Но если императорская мантия падет, наконец, на плечи Луи Бонапарта, бронзовая статуя Наполеона низвергнется с высоты Вандомской колонны». На самом деле, пройдет двадцать лет, прежде чем это предсказание в точности свершится, а затем, как он и предсказал, возникнут первые массовые партии, которые в 1852 году себе и представить было нельзя.

В этой работе есть красивая антигегелевская фраза, отвергающая «конец истории»: «Социальная революция XIX века может черпать свою поэзию только из будущего, а не из прошлого».

Карл осознает ценность того, что пишет. В последней из представленных статей, от 5 марта 1852 года, он разъясняет, что нового он привнес в теорию общества: «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собою. Буржуазные историки задолго до меня изложили историческое развитие этой борьбы классов, а буржуазные экономисты — экономическую анатомию классов. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего: 1) что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства; 2) что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата; 3) что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и к обществу без классов…»