Земля обетованная - Обама Барак Страница 55

Конечно, это был знак грядущих событий, более широкой и мрачной реальности, в которой партийная принадлежность и политическая целесообразность угрожали перечеркнуть все — ваши прежние позиции, ваши заявленные принципы, даже то, что ваши собственные чувства, ваши глаза и уши, говорили вам, что это правда.

ГЛАВА 9

В 1993 году мы с Мишель купили наш первый дом в кондоминиуме в Гайд-парке под названием East View Park. Это было прекрасное место, напротив Промонтори-Пойнт и озера Мичиган, с кизилами во внутреннем дворе, которые каждую весну расцветали ярко-розовым цветом. Квартира с тремя спальнями, расположенная спереди назад, как вагон, не была большой, но в ней были деревянные полы, приличное освещение и нормальная столовая со шкафами из орехового дерева. По сравнению со вторым этажом дома моей свекрови, где мы жили в целях экономии, она казалась совершенно роскошной, и мы обставили ее так, как позволял бюджет, используя диваны Crate & Barrel, лампы Ace Hardware и столы с распродажи.

Рядом с кухней находился небольшой кабинет, где я работал по вечерам. Мишель называла его "дырой", потому что он всегда был завален стопками книг, журналов, газет, юридическими записками, которые я писала, и экзаменами, которые я сдавала. Каждый месяц или около того, когда я не могла найти что-то нужное, я убирала "дыру" в часовом безумии, и я чувствовала себя очень гордой собой в течение трех дней или около того, когда книги, бумаги и прочий беспорядок снова появлялись, как сорняки. Дыра" также была единственной комнатой в квартире, где я курила, хотя после рождения девочек я вынесла свою пагубную привычку на улицу, на немного шаткое заднее крыльцо, где иногда перебивала семьи енотов, рыскавших в наших мусорных баках.

Дети изменили наш дом самыми разными способами. На углах столов появились пенопластовые прокладки для защиты от детей. Столовая постепенно превратилась не столько в столовую, сколько в хранилище манежей, ярких разноцветных ковриков и игрушек, на которые я наступала по меньшей мере раз в день. Но вместо того, чтобы чувствовать себя тесной, скромные размеры квартиры только усиливали радость и шум нашей молодой семьи: плескание в ванной, визг на вечеринках по случаю дня рождения, звуки Motown или сальсы из бумбокса на камине, когда я вертела девочек на руках. И хотя мы замечали, что друзья нашего возраста покупают большие дома в более благополучных районах, единственный раз идея о нашем переезде возникла летом, когда одна мышь или две (мы не могли точно сказать) неоднократно пробегали по длинному коридору. Я решил проблему ремонтом половицы на кухне, но только после того, как — с удивительной глупостью и ухмылкой мудреца на лице — оспорил мнение, что две мыши действительно считаются "нашествием", а Мишель в ответ пригрозила уехать с девочками.

Мы заплатили за квартиру 277 500 долларов, с 40-процентным первоначальным взносом (благодаря помощи Тота) и тридцатилетней фиксированной ипотекой. На бумаге наши доходы должны были вполне обеспечивать ежемесячные выплаты. Но по мере взросления Малии и Саши расходы на уход за детьми, школьные взносы и летние лагеря росли, а основная сумма долга по кредитам на колледж и юридический факультет, казалось, не уменьшалась. Денег постоянно не хватало, остатки на кредитных картах росли, сбережений было мало. Поэтому, когда Марти предложил нам рассмотреть возможность рефинансирования нашей ипотеки, чтобы воспользоваться преимуществами более низких процентных ставок, я на следующий день позвонил в ближайший офис ипотечного брокера.

Брокер, энергичный молодой человек со стрижкой, подтвердил, что рефинансирование позволит нам сэкономить около сотни баксов в месяц. Но поскольку цены на жилье взлетели до небес, он спросил, не рассматривали ли мы возможность использовать часть нашего капитала, чтобы получить некоторую сумму наличными. Он сказал, что это обычное дело, просто нужно поработать с его оценщиком. Сначала я был настроен скептически, слыша в ушах рассудительный голос Тота, но когда я подсчитал цифры и прикинул, что мы сэкономим, погасив долг по кредитной карте, логику брокера было трудно оспорить. Ни оценщик, ни брокер не удосужились осмотреть наш дом, я предоставил только квитанции об оплате за три месяца и несколько банковских выписок, подписал несколько бумаг и вышел из офиса брокера с чеком на 40 000 долларов и смутным ощущением, что мне только что удалось что-то урвать.

Так было в начале 2000-х — золотая лихорадка в сфере недвижимости. В Чикаго, казалось, новые проекты появлялись за одну ночь. Цены на жилье росли невиданными темпами, процентные ставки были низкими, а некоторые кредиторы требовали всего 10 или 5 процентов или даже вообще не требовали денег для покупки, зачем отказываться от дополнительной спальни, гранитной столешницы и готового подвала, которые, как утверждали журналы и телепередачи, являются стандартными показателями жизни среднего класса? Это была отличная инвестиция, надежная вещь, а после покупки этот же дом мог служить вашим личным банкоматом, покрывая правильную отделку окон, долгожданный отпуск в Канкуне или компенсируя тот факт, что в прошлом году вы не получили прибавку к зарплате. Друзья, таксисты и школьные учителя, жаждущие поучаствовать в этом бизнесе, рассказывали мне, что они начали вкладывать деньги в дома, и все вдруг свободно изъяснялись на языке шаровых платежей, ипотечных кредитов с регулируемой ставкой и индекса Case-Shiller. Если я осторожно предостерегал их — недвижимость может быть непредсказуемой, не стоит лезть слишком глубоко, — они уверяли меня, что говорили с кузеном или дядей, которые сорвали куш, тоном легкого веселья, подразумевающим, что я не в курсе дела.

После того как меня избрали в Сенат США, мы продали нашу квартиру в Ист-Вью-Парке по достаточно высокой цене, чтобы покрыть ипотеку и кредит под залог жилья и получить небольшую прибыль. Но однажды вечером, возвращаясь домой, я заметил, что витрина моего ипотечного брокера теперь пуста, а в окне висит большая вывеска FOR SALE OR LEASE. Все эти новые кондоминиумы в Ривер-Норт и Саут-Луп казались незанятыми, даже когда застройщики предлагали покупателям все более и более глубокие скидки. Бывшая сотрудница, которая ушла из правительства, чтобы получить лицензию риэлтора, спросила, не знаю ли я о каких-либо вакансиях — новая работа не оправдала ее надежд.

Я не был ни удивлен, ни встревожен всем этим, полагая, что это просто циклический прилив и отток рынка. Но вернувшись в Вашингтон, я случайно упомянул о смягчении рынка недвижимости Чикаго своему другу Джорджу Хейвуду, когда мы ели сэндвичи в парке возле Капитолия. Джордж бросил учебу в Гарвардском университете, чтобы профессионально играть в блэкджек, использовал свои навыки работы с цифрами и терпимость к риску для работы трейдером по облигациям на Уолл-стрит и в итоге заработал на личных инвестициях. Быть впереди всех было его делом.

"Это только начало", — сказал он мне.

"Что ты имеешь в виду?"

"Я имею в виду весь рынок жилья", — сказал Джордж. "Вся финансовая система. Это все карточный домик, который вот-вот рухнет".

Пока мы сидели на полуденном солнце, он вкратце рассказал мне о развивающемся рынке субстандартных ипотечных кредитов. Если раньше банки обычно держали ипотечные кредиты, которые они выдавали, в своих собственных портфелях, то теперь огромный процент ипотечных кредитов объединялся и продавался в виде ценных бумаг на Уолл-стрит. Поскольку банки теперь могли снять с себя риск того, что любой конкретный заемщик может просрочить выплату кредита, такая "секьюритизация" ипотечных кредитов привела к тому, что банки стали постоянно снижать свои стандарты кредитования. Рейтинговые агентства, которым платили эмитенты, присвоили этим ценным бумагам статус "ААА", или наименее рискованных, не проанализировав должным образом риск дефолта по базовым ипотечным кредитам. Мировые инвесторы, переполненные наличностью и жаждущие более высоких доходов, бросились покупать эти продукты, вливая все больше и больше денег в жилищное финансирование. Тем временем Fannie Mae и Freddie Mac, две гигантские компании, которые Конгресс уполномочил приобретать квалифицированные ипотечные кредиты для поощрения домовладения и которые в силу своего квазиправительственного статуса могли занимать деньги намного дешевле, чем другие компании, были по колено погружены в рынок субстандартного кредитования, а их акционеры получали прибыль по мере роста рынка жилья.