Клод Дюфрен - Мария Каллас Страница 55

Когда Мария возвратилась в Милан, у нее в ушах еще стоял звон от шумных праздников, где она была главной достопримечательностью. Эволюция, начавшаяся два года назад под влиянием Эльзы Максвелл, продолжалась ускоренными темпами. Марию все больше влекли радости, от которых она раньше отказывалась, беззаветно служа его величеству Искусству. В душе Марии неожиданно поколебалась вера в свое предназначение быть оперной звездой первой величины, но она еще об этом не догадывалась…

Приложил ли руку Аристотель Онассис к начавшемуся процессу? Трудно сказать. Можно с уверенностью говорить только о том — и все свидетели подтверждали это в один голос, — что Марии льстило внимание, проявленное к ее персоне.

«У Аристотеля было много обаяния, — говорили мне они. — И вовсе не потому, что он обладал огромным состоянием». И добавляли: «Он был такой милый, такой веселый, просто душка…»

Какое-то время Мария думала о судовладельце, как о престижном поклоннике. Очень скоро она повысит его в звании. Но в тот момент у нее были другие заботы. И прежде всего она волновалась по поводу своего здоровья. Ее голосу, давшему в Эдинбурге повод для беспокойства, не пошло на пользу веселое времяпрепровождение Марии в Венеции. Когда она вернулась в свой дом на улице Буонарроти, ее силы были на исходе. Как нельзя некстати пришелся контракт, подписанный с Гербертом Адлером, директором оперного театра в Сан-Франциско, где она должна была выступить в «Лючии ди Ламмермур» и «Медее». Еще раньше в Милане она взяла на себя обязательство записать «Медею» на фирме звукозаписи. Врачи были категорически против. По их мнению, Каллас должна была отказаться от нескольких контрактов. Мария послала телеграмму Адлеру с просьбой аннулировать сентябрьские выступления, но все же согласилась приехать в октябре. Представляете, какое впечатление это произвело на публику? После Эдинбурга — Сан-Франциско! Мария не могла позволить себе то, что разрешалось другим певицам.

Адлер пришел в ярость и под горячую руку расторг октябрьский контракт: «Эта женщина думает, что ей все позволено! Она не болеет, когда танцует на балу в Венеции! Она меня мало еще знает!»

Над Каллас сгущались грозовые тучи, но не в ее характере было опускать голову во время бури. Все эти досадные события очень огорчили Рудольфа Бинга, готовившегося к приезду Каллас в «Метрополитен-оперу» в начале следующего года. Впрочем, он и не скрывал своих опасений в письме, адресованном певице: «Ситуация, сложившаяся из-за аннулирования Вашего контракта в Сан-Франциско, чревата опасными последствиями для Вашей дальнейшей карьеры в Америке и, в частности, для Вашего сотрудничества с «Метрополитен-оперой». Я вряд ли удивлю Вас сообщением о том, что в Сан-Франциско делается все возможное, чтобы доказать, что вы виновны в расторжении контракта. Если им удастся сделать это, то они, по нашим сведениям, подадут жалобу в Американскую ассоциацию артистов. Если последняя отстранит вас на какое-то время, то вы не сможете выступать в «Метрополитен-опере». Мне нет нужды говорить Вам, насколько это было бы ужасно не только для наших проектов, но и для меня лично… Следует ли добавлять, что сплетни, распространяемые Максвелл о том, как вы пренебрегли контрактом в Эдинбурге, чтобы присутствовать на приеме в Венеции, подливают масла в огонь?»

Каллас сделала над собой усилие и, несмотря на то, что недолюбливала Бинга, решила оправдать свои действия. «Я действительно плохо себя чувствую, — писала она ему. — Если другим все сходит с рук, хотя они вовсе не больны, а меня, по-настоящему больную, приговаривают к позорному столбу, то я точно поверю, что мы живем в безумном мире».

Между тем Марии все равно пришлось отправиться в Америку. 5 ноября состоялось последнее слушание в суде по делу Багарози. И вот что удивительно: после нескольких лет долгих судебных тяжб, дождавшись последнего судебного разбирательства, супруги Менегини согласились пойти на уступки, что с их стороны было огромной жертвой. Впрочем, несчастный Багарози недолго пользовался отвоеванными на законном или не совсем законном основании долларами. Годом позже он ушел из жизни.

Через четыре дня после окончания процесса Мария Каллас прибыла в Даллас, чтобы выполнить обязательство перед переехавшим в Техас Лоренсом Келли, бывшим директором оперного театра в Чикаго. Выступление с концертной программой прошло с большим успехом. Несколько недель отдыха, вырванных с боем у судьбы, вернули певице душевное равновесие. Никогда раньше ее голос не звучал с такой уверенной силой, никогда раньше она не была столь прекрасна, когда выходила на сцену. Настоящая греческая античная статуя, вышедшая из глубины веков, чтобы ослепить своей красотой современный мир. Восхищенная публика вызывала ее на поклон в течение долгих минут. На следующий день в одной газете на первой странице было напечатано крупным шрифтом: «Даллас для Каллас». И хотя это был благотворительный концерт, из 17 тысяч долларов, которые Менегини собрал, он не забыл вычесть приличную сумму…

Мария уже свыклась с постоянным шумом вокруг своей персоны. И если она была неблагосклонна к прессе, досаждавшей ей своими постоянными нападками, то не могла не испытывать гордость от того, что стала «самой знаменитой в мире женщиной». Как-то во время одного обеда она во всеуслышание заявила: «Я знаю, чего от меня ждут. Мне надо держать марку, и я буду держать ее, чего бы мне это ни стоило».

Ребяческое тщеславие? Возможно, и его легко объяснить тем, что в глубине души она оставалась простодушным ребенком. Более того, ей так и не удалось до конца освободиться от юношеских комплексов. Мария не сумела справиться с обрушившейся на нее славой. Проще говоря, «она все делала не так». Позднее, когда она утолит желание брать все от жизни, когда оценит в полной мере всю суетность этого мира, она будет более беспристрастной в своих суждениях.

Однако это произойдет еще не скоро. А пока приближалось 7 декабря 1958 года, когда Мария должна была открывать сезон в «Ла Скала» оперой Верди «Бал-маскарад», что предоставило Маргарите Вальманн случай осуществить ее новую постановку, чтобы она соответствовала уровню столь престижной исполнительницы. Это обстоятельство не стало помехой тому, чтобы репетиции, как и все пять представлений произведения Верди, прошли в неблагоприятной для Марии атмосфере. Сначала Гирингелли, так и не «переваривший» эдинбургское дело, в упор не видел певицу, когда сталкивался с ней за кулисами. Затем она в который раз поссорилась со своим партнером ди Стефано. Во время исполнения любовного дуэта певцы обменивались злыми взглядами, что вовсе не соответствовало их нежным словам. За несколько дней до премьеры ди Стефано опоздал на репетицию. Совсем немного. Увидев, что его нет, Каллас встала с места и зычным голосом произнесла, как бы ни к кому не обращаясь: «Сообщите мне, если господин ди Стефано соблаговолит заглянуть в «Ла Скала»». — И вышла с видом оскорбленной греческой богини, повздорившей с Юпитером!