Владимир Качан - Арт-пасьянс Страница 55

Часть 5

Что-то вроде фельетонов

Я слышу

Это мучает меня. Я включаю какую-нибудь передачу и сразу слышу. Причем страшновато еще и то, что слышу я один. То ли остальные привыкли и уже не обращают внимания, то ли у меня что-то со слухом, то ли все нормальные, а я не совсем, но это меня догоняет.

Сколько раз бывало: все сидим, смотрим, и вдруг я, одиноко ухая, как филин в лесу, начинаю смеяться. Еще дико то, что даже если я объясняю, из-за чего именно смеюсь, то не всегда бываю понят. Это раздражает. Я от этого становлюсь больной.

Чтобы как-то освободиться, я должен записать или спеть хотя бы частично то, что слышу, то есть как-то зафиксировать это, иначе можно сойти с ума. И может быть, где-нибудь живет еще кто-то, кто слышит так же, как и я, и мы вместе посмеемся или же нам обоим станет страшно от попытки проникнуть в смысл очередной услышанной… Ну вы, наверное, догадались, что я говорю о песне.

Чтобы не быть голословным, я хочу пробежаться по проспектам песенной лирики наших дней с помощью цитат из современных шлягеров, озаглавив это песенное путешествие, скажем так: «История любви».

История любви

Каждая любовная история имеет начало, затем продолжение, апофеоз и, если появится потребность в тоске (а она непременно появится, а как же!), – конец. Действующих лиц, как правило, двое, реже – трое: в том случае, если по сюжету требуется разлучница.

Итак, он, она и разлучница. Представим себе героя нашей истории любви – простого, скромного паренька с незамысловатым лицом мечтателя, романтика. Он созрел для любви, он ходит по улицам (можно за околицей) и ждет, когда она его ошарашит. Ведь, в конце-то концов, сколько же можно? «Должен где-нибудь каждый счастье встретить однажды. Сердце не зря дано, сердце любить должно». Сейчас главное – это готовность организма к большому чувству, к испепеляющей страсти, и это понятно, так как «жить без любви, без любви, без любви не могут люди. Час без любви – пропащий час» (то есть час пик, академический час и тем более «Cельский» – часы пропащие, никуда не годные).

Словом, наш герой готов. Его сердце сейчас – далеко не камень. Надо только заронить зерно в эту благодатную почву, в этот унавоженный, так сказать, чернозем, чтобы оно мгновенно проросло. Организм словно вибрирует в ожидании: «И возникает в сердце дрожь, когда же ты придешь». Душа раскрыта для могучего чувства, которое просто не может не возникнуть, ведь эту гулкую пустоту, эту весеннюю оторопь надо же чем-то заполнить, чем-то унять.

Да и куда оно денется, это чувство, некуда ему деваться по логике наших песенных авторов: «А земля вертится – и в любовь верится. А земля крутится – и любовь сбудется».

А и правда! Если земля крутится, то какого черта?! Где любовь?! Уже пора! И не подозревал он, что «любовь рядом была, следом шла, цветы рассыпала. А любовь рядом была, только сердце об этом не знало». Она шла рядом в образе такой же простой и скромной девчонки, готовой так же сгореть в чистом пламени настоящего чувства. Изнемогая от нерастраченной нежности, девчушка уже с тринадцати лет верила, что «так или иначе это вдруг случится, солнечной жар-птицей к нам любовь примчится», что придет время и «наступит самый счастливый, самый радостный день, и счастье встретишь, какого нет нигде».

Естественно, такого счастья больше нет нигде, и такое счастье возможно только с ним, нашим героем. Они, наши песенные герои, просто не могли не встретить друг друга, ибо друг для друга созданы и друг друга достойны. И вот она грянула, эта любовь, и вот уже от нее «не уйти никуда!». Да и зачем?

Сбылось! Торжествует любовь! Грохочет счастье по ухабам нашей песенной лирики. Им так хорошо, что даже больно. Наш герой даже в некотором сладостном недоумении, которое нельзя не выразить в очередной песне, рвущейся из ликующей гортани: «Вот ты рядом здесь, искать готов был всю жизнь, и вдруг дороги сошлись».

И, словно вторя ему, героиня тоже удивляется: «Неужели это мне одной?» Тебе, милая, тебе, радуйся! И они радуются: «И сразу мир совсем не тот, и сразу солнышко встает»; «В ритмах мелодий и брызгах света вот и пришла любовь»; «И взглянешь ты на меня, и нет счастливее дня, и ты рядом со мной, и грусти нет никакой»; «В этом танцующем мире мы одни».

И именно в танцующем мире «однажды встретились мы под огромным костром любви». И пусть в метафоре есть некоторая дерзость, пусть злопыхатели скажут, что под костром могут встретиться одни головешки – пусть их! Это от зависти, от бедности воображения. А наши герои будут петь, и песни их не задушишь и не убьешь.

Это как трубный рев марала весной – в общенациональном масштабе.

«Годы не беда, если мы с тобой всегда вместе, а слова порой не всегда нужны песне». Вот это правильно! Даже порой никогда не нужны песне. Это, заметьте, некий песенный принцип.

Но дальше, дальше продолжается наша история любви. Порой в нее вкрадывается некая грустинка, я бы даже сказал, лирическая печалинка, хотя пока все хорошо:

Долго, долго шли друг к другу,Живем как чувствуем, мы искали чудо.Но только, только, только, только,Только ты, ты – чудо!

Вслушайтесь! В этом многократном повторении «только» есть что-то паническое, словно наш герой уговаривает себя, что другого варианта чуда быть не может. Помните, «искать готов был всю жизнь, и вдруг дороги сошлись»? Уже тогда было некоторое разочарование: то есть я был готов провести в поисках настоящей любви всю жизнь, метаться, так сказать, в поисках радости, найти, понять, что ошибся, не сдаваться, найти другой объект, увидеть, что и там нет, и сям нет, не опускать руки, искать еще и еще, и так всю жизнь! Работа эта трудоемкая и неблагодарная, все объекты изучения плюют вслед, но все равно не успокаиваться на достигнутом. Он, наш герой, готов сжечь себя в жертвенном пламени этого поиска, и вдруг, понимаете ли, дороги сошлись, и теперь только ты – чудо, и больше никто. Таким образом, пытливость нашего героя, его, я бы сказал, неутомимая любовная любознательность остается фактически не у дел. Только ты теперь чудо. Я, конечно, счастлив, разумеется, ликую, но не до такой же степени! Вот это – первый робкий стебелек сомнения, первая трещинка в монолите неунывающего любовного зуда.

А дальше все неотвратимо катится к обоюдной истоме разлуки, последнего «прости!». Катится следующим образом: «Час без тебя, день без тебя, год без тебя, как без птиц лето. Миг для двоих, мир для двоих, жизнь для двоих вдалеке где-то. Кто-то из нас виноват, что был весной листопад» и т. д. Все-таки хрястнуло чувство, нежное и глубокое.

А дальше – песенный диалог.

Он: «Горело, остыло, горело, остыло. Спасибо тебе, спасибо за то, что было!»