Егор Гайдар - Смуты и институты Страница 55

Как свободная политическая конкуренция (демократия) логически связана со свободной рыночной конкуренцией, так и экономическая монополия логически притягивает политическую монополию (диктатуру).

Ну а если монополию будет осуществлять коммунистическая партия, коммунистическая олигархия, то строй этот будет, разумеется, прогрессивным, исторически оправданным, превратится в… коммунизм!

Ибо «…социализм есть не что иное, как государственно-капиталистическая монополия, обращенная на пользу всего народа…». При этом Ленин писал: «Чистый империализм, без основной базы капитализма никогда не существовал, нигде не существует, никогда существовать не будет».

«Основная база капитализма» – рынок, частная собственность. Ленин был прав: пока монополии варятся в общекапиталистическом котле, речь не может идти о «чистом империализме, «чисто монополистическом», «чисто паразитическом».

С тех пор прошло 80 лет. Произошла кейнсианская эволюция – государство на Западе стало куда активнее вмешиваться в экономику, во многих странах были национализированы целые отрасли экономики. Возникли гигантские, супермощные транснациональные компании. Как правило, они не принадлежат кому-то персонально, «хозяина» нет. Это акционерные общества без контрольного пакета в чьих-либо руках (разве что в руках другого такого же безличного гиганта). Фактически это министерства (а мощность многих из них намного превышает финансовую и технологическую мощность любого российского министерства, скажем). Казалось бы, здесь речь идет о бюрократических монстрах, которые на годы вперед планируют свою деятельность, где бесчисленные чиновники-управленцы чувствуют себя достаточно отчужденно от «дела», заинтересованы брать взятки и саботировать все нововведения, т. е. о полных аналогах советских министерств (ленинских монополий). Отчасти так оно, несомненно, и есть. Еще в 30-е годы министр внутренних дел США Г.Л.Иккес заявлял: «Всякий большой бизнес – это бюрократия».

Так, может быть, подчиняясь объективным законам, Запад своим путем пришел туда же – к государственно-монополистическому капитализму, своему варианту социализма? Многие именно так и понимали идею конвергенции, модную в 60-х годах. Еще раньше, в начале века, такой путь к социализму предсказывал в своей концепции «ультраимпериализма» Каутский. Однако государственно-монополистического капитализма в ленинском смысле на Западе не возникло.

И дело здесь именно в рыночной среде, по правилам которой играют крупнейшие корпорации.

В результате эти концерны открыты к техническому прогрессу, деятельность их намного эффективнее, чем деятельность государственных компаний на Западе (не говоря уж о социалистических министерствах), хотя и уступает в эффективности мелким фирмам.

Государственно-олигархический капитализм (=империализм=социализм) в ленинском понимании больше всего похож на азиатский способ производства, описанный Марксом. «Суперзападная», казалось бы, социально-экономическая структура парадоксальным образом смыкается с традиционно восточной. Общим является главное: власть слита с собственностью, собственность является функцией власти. Империализм в ленинской интерпретации – это не высшая ступень развития капиталистической социально-экономической системы, а, наоборот, ее редукция к таким структурам, от которых западное общество отделилось сотни лет назад (при сохранении, естественно, технологий XX века). И это на заре советской власти поняли многие.

В те же годы одна часть интеллигенции в поисках объяснений по аналогии считала Октябрьскую революцию самой радикальной западной буржуазной интернационалистской революцией, другая же ее часть была значительно ближе к истине, указывая на глубоко реакционный, самодержавный, «восточный», «почвенно-архаический» характер этой социалистической революции.

Так, Плеханов именно в связи с большевистской идеей национализации земли говорил, что ее реализация приведет к установлению в России «экономического порядка, лежавшего в основе всех великих восточных деспотий», говорил о большевизме как о «китайщине», «антиреволюционном», «реакционном» повороте назад колеса русской истории.

Один из самых проницательных, философски мыслящих русских поэтов, М.Волошин, так определял сущность революции:

«Вейте, вейте, снежные стихии,Заметая древние гроба:В этом ветре – вся судьба России —Страшная, безумная судьба.В этом ветре гнет веков свинцовых;Русь Малют, Иванов, Годуновых,Хищников, опричников, стрельцов,Свежевателей живого мяса,Чертогона, вихря, свистопляса:Быль царей и явь большевиков.Что менялось? Знаки и возглавья?Тот же ураган на всех путях:В комиссарах – дурь самодержавья,Взрывы революции – в царях.Вздеть на виску, выбить из подклетьяИ швырнуть вперед через столетьяВопреки законам естества —Тот же хмель и та же трын-трава.Ныне ль, даве ль – все одно и то же:Волчьи морды, машкеры и рожи,Спертый дух и одичалый мозг.Сыск и кухня Тайных Канцелярий,Пьяный гик осатанелых тварей,Жгучий свист шпицрутенов и розг,Дикий сон военных поселений,Фаланстер335, парадов и равнений,Павлов, Аракчеевых, Петров,Жутких Гатчин, страшных Петербургов,Замыслы неистовых хирурговИ размах заплечных мастеров…»

В синтезе диктатуры партии и государственно-монополистической (империалистической) экономики поэт увидел тот самый страшный вариант развития, которым тоже была беременна русская история: царский, самодержавный социализм. Именно им как последним кошмаром, как известно, заканчивается «История одного города» Салтыкова-Щедрина – «самодержавным коммунизмом» Угрюм-Бурчеева.

Такой социализм с мрачным восторгом призывал на русскую землю, дабы ее «подморозить, чтобы не гнила», Константин Леонтьев. Он прямо писал, что для России «социализм есть феодализм будущего… то, что теперь крайняя революция станет охранением, орудием строгого принуждения, дисциплиной, отчасти даже и рабством». «Чувство мое пророчит мне, что Славянский Православный Царь возьмет когда-нибудь в руки социалистическое движение… и с благословения Церкви учредит социалистическую форму жизни на место буржуазно-либеральной. И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю». Что ж, надо сказать, что в описаниях «нового средневековья» К.Н.Леонтьев близок к истине, в особенности что касается сурового социалистического рабства, общин-колхозов и уничтожения буржуазно-либеральных форм жизни… Интуиция его не подвела – он близко знался с демонами русской истории.