Валерий Михайлов - Михаил Лермонтов. Один меж небом и землей Страница 55

До Лермонтова целое поколение устами своих поэтов пыталось выразить в этом образе философское сомнение и общественную неприкаянность, так или иначе «пело» энтузиазм зла , замечает И.Б.Роднянская. «Однако сюжетное открытие Лермонтова – Демон, попытавшийся изменить свою участь и за этим обратившийся к земле – наделило откристаллизованный лирический образ новыми символическими и психологическими возможностями».

Все это, разумеется, верно, – только вот решал ли Лермонтов в «Демоне» только художественные задачи?

Образ тоскующего Демона настолько тесно и таинственно связан с самим Лермонтовым, что великосветская шутка поэта о том, что Демона он писал с себя, выглядит как признание. У тончайшего знатока творчества Лермонтова Сергея Дурылина, который к тому же был священником, образ лермонтовского Демона, по свидетельству друзей, был любимым поэтическим образом. Это кажется удивительным для православного батюшки, который вроде бы должен напрочь отрицать любого демона , однако тут отнюдь не читательская или человеческая прихоть. Дурылину принадлежит рассказ «Жалостник» – о мальчике, который молился за «черненького», чертягу – и это, как писал С.Фудель, «вольная интерпретация слов св. Исаака Сирина о молитве за демонов». Если около Пушкина, по Сергею Дурылину, стоял ангел Радости, то около Лермонтова – ангел Печали. Вот еще одна его мысль:

«В лице Лермонтова написано: в глазах – «какая грусть!», в усмешке «какая скука».

Так и в поэзии: в глазах – одно, в усмешке – другое. А вместе… что ж вместе?

Вместе – самая глубокая, самая прекрасная тайна, какой отаинствована свыше русская поэзия».

Слово найдено – отаинствована … И, без сомнения, лермонтовский Демон – средоточие этой самой глубокой и самой прекрасной тайны.

Дурылин вновь и вновь возвращается к этой мысли:

«Лермонтов – загадка: никому не дается. Зорька вечерняя, которую ничем не удержишь: просияла и погасла».

А в письме к Максимилиану Волошину (1929) пишет:

«На твой вопрос об Аримане и Люцифере, кажется, нужно ответить, что Люцифера (в Байроно-Штейнеровском смысле) православие не знает, как и католичество. Когда я писал «Жалостника», я рылся в Отцах, и в богослужебных книгах, и в прологах, и искал устные предания, и встретил всего 2–3 указания на то, что в Дьяволе может быть проблеск того, что Лермонтов, идя по Байронову пути, отмечает в своем «Демоне»:

Я царь познанья и свободы,

Я враг небес, я зло природы… —

но в то же время:

Хочу я с небом примириться,

Хочу любить, хочу молиться,

Хочу я веровать добру.

Это – в житии Антония Великого (помнится), в молитве Исаака Сирина, за тварь всю, в том числе и за «демонов» и, наконец, в том афонском изустном предании, которым я пользовался для своей повести. Но во всех случаях (как и в «Жалостнике») утверждается, что это примирение с Богом невозможно, ибо в Дьяволе нет вовсе света и добра. Лермонтовское определение Люцифера:

Он был похож на вечер ясный:

Ни день, ни ночь, ни тьма, ни свет… —

(стало быть, и свет, и день в какой-то доле) – совершенно не приемлется, сколько я знаю, ни догмой, ни преданием, ни прологами, ни даже народными сказаниями: Дьявол – зло сплошное, – но разнствующее по густоте : от злого губительства до мелкого пакостничества, но по существу – одно и то же: только тех же дьявольских щей да пожиже влей…»

Словом, лермонтовский Демон отнюдь не дьявольского происхождения: у него иная природа.

3

Ранние редакции «Демона» заметно связаны с юношескими стихами Лермонтова, особенно теми, что посвящены Варваре Лопухиной и где сам поэт, или его лирическое «я», выступает в образе влюбленного демона. Он ищет в небе свое отражение и находит его в Демоне. Этот фантастический герой нужен Лермонтову затем, чтобы выразить безмерность того, что он сам ощущал в жизни: тоску, неприкаянность, бесприютность, одиночество и отчужденность от общества, доводящую его до непримиримого ожесточения. Как юноша Михаил искал спасения в чистой и доброй девушке Вареньке, так и его Демон ищет спасения в непорочной монахине.

Любовь Демона поначалу отнюдь не испепеляющая, не губительная. Злой дух вовсе не зол: хоть он и оставил «блистающий Сион… с гордым сатаною» (третья редакция, 1831) и «связан клятвой роковою» никого не любить, Демон «окован сладостной игрою» и ведет себя, как робкий влюбленный:

Он искушать хотел – не мог,

Не находил в себе искусства;

Забыть? – забвенья не дал Бог;

Любить? – недоставало чувства!

……………

Так, Демон, слыша эти звуки,

Чудесно изменился ты.

Ты плакал горькими слезами,

Глядя на милый свой предмет…

И это – дух зла ?!

Пораженный любовью,

Печальный Демон удалился

От силы адской с этих пор…

Чем же он занимается, переселившись «на хребет далеких гор» в ледяной грот? – Любуется огнями хрусталей под снегами и —

Составя светлые шары,

Он их по ветру посылает… —

дабы помочь путнику, блуждающему в опасной «тьме болот»; он «охраняет прошлеца» в ревущей метели; – одним словом, творит добро.

И вот злой дух, поклявшийся сатане никого не любить, нарушает свою клятву – ищет «надежды и любви» и сам любит.

Но путь спасения ему заказан: «посланник рая, ангел нежный» встал на защиту прекрасной монахини – и:

И – зависть, мщение и злоба

Взыграли демонской душой.

……………

Но впрочем, он перемениться

Не мог бы…

Лермонтов предчувствует свою судьбу и предсказывает свою жизнь: как ни хороша Варенька Лопухина и как бы он ни любил ее, ничего их не ждет впереди, кроме разлуки.

«Не для других» мученья того, кто бродит «один среди миров / Несметное число столетий», и любовь его никому не нужна, тем более монахине. Красавице суждено погибнуть

От неизвестного огня… —

а духу «гордости и отверженья» – снова мчаться неизвестно куда в неизмеримой вечности.

4

Лермонтов посвятил Лопухиной немало стихотворений (среди них такие шедевры, как «Молитва» («Я, Матерь Божия…» и «Валерик»), поэму «Измаил-Бей», однако «Демон» среди этих произведений занимает особое место: Вареньке посвящена третья редакция поэмы (1831), ей же послан список шестой редакции (1838) с посвящением, и, наконец, незадолго до гибели поэт отправляет ей свою последнюю переделку «Демона». Еще в 1835 году девушка вышла замуж за «Старика» Бахметева, но, как пишет П.Висковатов, Лермонтов относился к ней «все как к Лопухиной»:

«Фамилии ее по мужу он не признавал. Еще в 1840 или 41 году, посылая Вареньке переделку поэмы «Демон», он, в переписанном посвящении к поэме, из поставленных переписчиком В.А.Б. (Варваре Александровне Бахметевой) с негодованием перечеркивает несколько раз Б. и ставит Л. (Лопухиной).