Борис Джонсон - Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю Страница 56

Черчилль посоветовал Монтгомери хранить захваченное немецкое оружие так, чтобы его в любой момент легко можно было передать денацифицированным немецким войскам и те обратили бы его против Красной армии. Эти планы оставались в секрете до 1998 г. – пожалуй, и к лучшему, что до того о них не было известно.

Но даже если они и были оправданны, Черчилль никоим образом не мог убедить американцев присоединиться к ним. Чтобы понять американское потворство русским, необходимо вспомнить, как выглядел мир из Вашингтона в 1944-м и начале 1945 г. Война на Тихом океане не была закончена. Японцы оказывали яростное и самоубийственное сопротивление. Японское население было обучено методам партизанской войны, даже бою на копьях. Американцы понимали, что в конечном счете победа будет на их стороне, но опасались ужасных людских потерь (несмотря на обладание ядерным оружием). Они надеялись, что русские решительно выступят вместе с ними.

Но даже если Черчилль убедил бы американцев, оставался главный вопрос: как примут его собственная армия и британское общество приказ напасть на русских? Можно с уверенностью утверждать, что операция «Немыслимое» вызвала бы у людей изумление и гнев. Ведь они почти ничего не знали о сталинских чистках. В глазах многих британцев русские были героями, которые проявили такие мужество, силу духа и самоотверженность, что все прочие армии (включая их собственную) были посрамлены.

В народном воображении Сталин был не кровавым тираном, а «дядюшкой Джо» с трубкой и усами. И скажи британскому обществу в 1945 г., что пришло время нацелить орудия на Москву, я опасаюсь, оно бы решило, что Черчилль сел на своего любимого конька антикоммунизма, что он неправ и заблуждается. Штаб планирования скептически отнесся к идее операции «Немыслимое» и отметил в своем докладе, что она потребует слишком большого количества немецких войск и американских ресурсов. Это заключение вряд ли оказалось сюрпризом для британского премьер-министра.

Его ум продолжал исследовать все возможности, оценивать разные логические варианты, какими бы сумасшедшими они ни казались. Эти размышления подчеркивают неослабевающий боевой дух Черчилля. Поразительно, что после шести мучительных, изматывающих лет он обдумывал подобную операцию. Сколь нереалистично ни было «Немыслимое», оно показывает глубину его обеспокоенности коммунистической угрозой; и по крайней мере в этом он был совершенно прав.

Когда Черчилль глядел на карту Европы, он видел Германию в руинах, Францию на коленях, Британию в истощении. Он понимал, что русские танки способны достичь Атлантического побережья, будь на то воля советских военачальников. Москва проявила готовность поглощать восточноевропейские столицы и навязывать форму правления, которую он считал безнравственной. Что же сделать, как пресечь это? Таков был его стратегический вопрос, которым американцы на тот момент предпочитали не задаваться.

Черчилль покинул Потсдамскую конференцию 25 июля, на ней он не добился почти ничего. Он произнес в тусклом зале несколько блистательных фраз, которые с трудом поддавались переводу, и все же воочию наблюдал, как Британия продолжает съеживаться в тени двух сверхдержав.

Трумэн, представлявший американскую сторону, проинформировал, что у Вашингтона появилось атомное оружие. Он отказался делиться ядерными секретами с Британией, что выглядело как бесцеремонное обращение с союзником, который скрупулезно соблюдал условия англо-американского договора по обмену технологиями. Многие из первоначальных теоретических работ по расщеплению ядра были британскими, и они были преподнесены на блюдечке Америке наряду с радиолокацией и всем остальным. Впоследствии Трумэн единолично принял решение о бомбардировке Хиросимы, консультация с Британией была пустой формальностью.

С русской стороны Сталин продолжал свою расчетливую и умелую игру. Когда он говорил, то это было по делу. Он владел всеми необходимыми фактами (в отличие от Черчилля, который пользовался подсказками своих помощников). Когда советский тиран считал это уместным, он источал очарование. Он выразил Черчиллю сожаление, что ему не удалось публично и в полной мере высказать благодарность Британии за ее помощь России. Сталин устроил настоящее представление, собирая меню, и подошел к Черчиллю, чтобы получить его подпись. «Мне нравится этот человек, – якобы сказал Черчилль, – ведь я падок на лесть».

А между тем Медведь продолжал поглощать Восточную Европу, самодовольно улыбаясь и чавкая. Он добился в Потсдаме не просто репараций, а военных трофеев и увозил все, что могло понадобиться для того, чтобы «подкормить» русскую экономику. Перед участниками конференции предстало марионеточное польское правительство. Черчилль спросил, можно ли включить в его состав некоммунистов. «Нет», – ответили ему.

Затем, 26 июля, Черчилль вернулся в Лондон, чтобы получить «Орден Пинка» I степени от британского общества. И тогда этот человек в полной мере показал, из какого материала он сделан; впрочем, и ранее не было никаких сомнений на этот счет.

Ему стукнуло семьдесят лет. Он вышел победителем из самого ожесточенного конфликта, который видело человечество. Ему было что написать в мемуарах. Он не наслаждался жизнью в Чартвелле во время войны: мебель была закрыта чехлами от пыли. Требовалось запустить рыбу в пруды и присмотреть за свиньями. Он мог вести общественную жизнь, сопровождаемую аплодисментами благодарной нации и мира, которые были у него в вечном долгу. Но не таков был его путь.

Верно, что ему оказалось трудно смириться с потерей своего статуса. Как отмечала его дочь Мэри, в воздухе витало ощущение нависшей черной тучи. Семья прилагала все усилия, чтобы приподнять ему настроение, исполняла его любимые песни, например «Беги, кролик, беги» (Run, rabbit, run). Но все было бесполезно. Он ссорился с Клементиной, которая говорила о «наших страданиях».

Тем не менее постепенно Черчилль взял себя в руки. Он отправился в отпуск в Италию для занятий живописью (как-то он бестактно стал рисовать разбомбленные здания и был освистан местными жителями). Он исполнял свои обязанности лидера оппозиции. Он продолжал осуждать «большевизацию» Восточной Европы и говорил, что русские – «рептильные реалисты из семейства крокодиловых». В конце года он получил интересное приглашение от Трумэна выступить с речью в «замечательном» Винчестерском колледже города Фултон в его родном штате Миссури.

4 марта 1946 г. Черчилль и Трумэн покинули Белый дом и за двадцать четыре часа доехали на поезде до Миссури. Важно отметить, что основные положения речи вызревали уже долгое время и Черчилль не делал из них тайны. Он поделился ее сутью с Джеймсом Бирнсом, Госсекретарем США, и тому она «очень понравилась». Черчилль обсудил ее с Клементом Эттли, который написал ему 25 февраля: «Я уверен, что Ваша Фултонская речь будет хорошо воспринята». До того как сесть на поезд, он показал набросок речи адмиралу Лихи, начальнику личного штаба Трумэна. Лихи, по словам Черчилля, отнесся к ней «с энтузиазмом». Черчилль продолжал отшлифовывать ее, когда поезд с пыхтением двигался по Миссури, вблизи широкой реки, он удовлетворил любопытство хозяина и показал ему речь целиком. «Он сказал мне, что она замечательна», – вспоминал Черчилль. Так и есть.

Речь Черчилля нельзя сопоставить с каким-либо из современных политических выступлений. Она не была подготовлена на текстовом процессоре. Она не была составлена группой спичрайтеров. В ней почти пять тысяч слов, и в каждом предложении чувствуется авторство.

Черчилль внезапно переходит от поэтических пассажей в стиле Томаса Харди (так, будущее называется «грядущим») к бескомпромиссным и эксцентричным предложениям по оборонному сотрудничеству. Например, он призывает каждую нацию выделить эскадрилью для международных воздушных сил, которые будут подчиняться всемирной организации (эта идея была должным образом воплощена лишь в детской телевизионной передаче 60-х «Громовержцы» – Thunderbirds). Он размышляет о тех идеях, которые объединяют Британию и Америку:

«Мы должны неослабно и бесстрашно провозглашать великие идеалы свободы и прав человека, которые являются общим наследием англоязычного мира. Они были заложены в Великой хартии вольностей, «Билле о правах», законе «О неприкосновенности личности», суде присяжных, английском общем праве и нашли свое самое знаменитое выражение в Декларации независимости США…

Все это означает, что у народа любой страны должно быть право и возможность путем конституционного действия, свободных и нестесненных выборов с тайным голосованием избрать или изменить форму правления, при которой он живет. Должны верховенствовать свобода слова и мысли, судебная власть не может зависеть от исполнительной, никакой политической партии недопустимо вмешиваться в правосудие. Оно должно основываться на законах, которые признаются большинством населения либо освящены временем и обычаем. Эти правоустанавливающие документы на свободу должны быть в каждом коттедже. В этом смысл послания британского и американского народов человечеству. Давайте же проповедовать то, что мы соблюдаем, и блюсти то, что мы проповедуем».