Арнольд Альшванг - Бетховен Страница 56

Первой исполнительницей роли Клерхен (премьера состоялась 24 мая 1810 г.) была молоденькая талантливая актриса Тони Адамбергер, впоследствии невеста замечательного немецкого поэта-патриота Теодора Кернера, погибшего в битве с французами. Вот ее рассказ о том, как Бетховен разучивал с нею песни Клерхен. «Я была тогда ребячливым, бодрым, веселым молодым существом, которое не могло оценить этого человека по достоинству: мне он совсем не импонировал, в то время как сейчас — в возрасте семидесяти шести лет — я вполне понимаю счастье знакомства с ним… На его вопрос: «Умеете ли вы петь?» — я ответила без размышления простодушным «нет». Удивленно посмотрел на меня Бетховен и, смеясь, сказал: «Я ведь должен написать для вас песни к «Эгмонту». Я объяснила совершенно просто, что пела лишь четыре месяца и вынуждена была прекратить занятия вследствие хрипоты…. Тогда Бетховен сказал, шутливо подражая венскому диалекту: «Ну, это будет чистое дело!» С его стороны это оказалось великолепным делом».

Проверив пение актрисы, Бетховен остался им доволен; через три дня он принес две песни Клерхен и пропел их. «Когда я по прошествии нескольким дней их выучила, он ушел со словами: «Так, теперь хорошо. Так вот будет хорошо, Пойте, не давайте себя убеждать ни в чем и не провалите меня». Он ушел, я никогда его больше не видела в своей комнате. Только на репетиции, дирижируя, он несколько раз дружески-доброжелательно кивал мне. Один старый господин выразил мнение, что песни, снабженные оркестровым аккомпанементом, должны были бы на сцене исполняться лишь под аккомпанемент гитары. Тогда Бетховен в высшей степени комично повертел голевой и сказал, сверкая глазами: «Этот понимает дело!»

Общественное и материальное положение Бетховена в эти годы было хорошим. В 1809 году композитор получил извещение из Амстердама об избрании его членом-корреспондентом Голландской академии наук, литературы и искусства. Слава Бетховена не меркла, несмотря на то, что его пианистические выступления становились все реже. Заказы от издателей не прекращались. Помимо пенсии и композиторских доходов, он получил долгожданную сумму от лондонской фирмы Клементи-Коллар.

Композиторская деятельность протекала по-прежнему напряженно. В 1810 году он отослал Томсону в Эдинбург сорок три (или пятьдесят три) народные песни. В том же году была написана музыка к «Эгмонту», принадлежащая к числу лучших творений композитора, «Серьезный квартет» (опус 95) и большое трио (опус 97). Тогда же была создана музыка к пьесам Коцебу «для венгерских усов», как в шутку ее называл Бетховен в письмах. Одновременно с этим шла усиленная работа над Седьмой и Восьмой симфониями, законченными в 1812 году.

Начиная с 1812 года в количественном отношении творческая продуктивность Бетховена понижается, и он уже больше не возвращается к былым темпам работы. Уровень же произведений до конца жизни композитора остается на прежней высоте. Неустанное движение вперед, углубление достигнутого, поиски новых форм музыкального выражения — все это составляет неотъемлемые качества Бетховена в течение всей его последующей деятельности.

Будучи, как всегда, полон горделивого сознания своих художественных задач и высоко ставя роль художника в обществе, Бетховен писал издателям, упрекающим его за требуемые им высокие гонорары: «Я не ставлю цели превратиться, как вы полагаете, в музыкально-художественного ростовщика, который пишет только для того, чтобы разбогатеть, о, сохрани меня [бог], но все же я люблю независимую жизнь… Вы, как более гуманная и гораздо более образованная голова среди музыкальных издателей, должны были бы также ставить перед собой конечную цель не только платить художнику скудный гонорар, но дать ему возможность беспрепятственно творить все то, что в нем заложено и чего от него ожидают» (письмо к Гертелю 26 августа 1810 г.).

В эти годы Бетховен особенно много думал о путешествии. Он стремился в Англию, в Италию, в Париж, но ни одно из этих намерений так и не было осуществлено. В 1810 году композитор получил приглашение приехать в Неаполь, но не воспользовался им, а в 1811 году, вместо предполагаемого большого путешествия по Италии для поправления здоровья, он, по совету доктора Мальфати, поехал на чешский курорт Теплиц.

Пребывание в Теплице летом 1811 года не принесло существенного улучшения, но осталось памятным, благодаря интересным встречам. Поехал он не один. За два года перед тем Бетховен подружился с молодым человеком, по имени Франц Олива, служившим бухгалтером в частных торговых фирмах. Близость его с Бетховеном была очень крепкой до 1812 года, когда композитор, по обыкновению вспыльчивый и в такие минуты несправедливый, под влиянием наговоров почти прогнал преданного друга, обозвав его в письме к Брунсвику «неблагодарным негодяем». Однако «неблагодарный негодяй» еще пригодился Бетховену: дружба была восстановлена, и Олива продолжал оказывать ему всевозможные услуги вплоть до своего отъезда в Россию в 1820 году.

Олива заранее поехал в Теплиц, чтобы подыскать удобное жилище. В начале июля прибыл и Бетховен. Впервые за много лег Бетховен очутился в среде передовой немецкой интеллигенции. Как это ни странно, после Бонна композитор никогда не бывал окружен людьми, равными ему по стремлениям и идеалам и разделявшими его передовые убеждения. Друзья стояли значительно ниже его, другие знакомые ему семьи жили, вообще не интересуясь какими бы то ни было идеями. Оставалась аристократия, которую Бетховен в душе презирал. Несмотря на дружеские отношения с отдельными ее представителями, это была идейно совершенно чуждая ему среда. Вокруг него не было живой мысли, жарких споров, — короче, такой атмосферы, где он чувствовал бы себя равным между равными — если не по таланту, то по убеждениям и по направленности мышления. До этого времени он жил гениальным одиночкой, переживавшим все события своего времени и усваивавшим мировую культуру наедине с самим собою. В Теплице он встретился с выдающимися деятелями немецкой культуры, представителями молодого, родившегося в Пруссии, передового немецкого национально-освободительного движения, направленного против французских завоевателей и утверждающего ценность немецкой философии, науки и литературы. Цитаделью этого передового буржуазного движения был берлинский университет, учрежденный в 1810 году гениальным ученым-естествоиспытателем Александром Гумбольдтом. В те годы с кафедры берлинского университета раздавались пламенные, направленные против наполеоновской оккупации патриотические речи немецкого философа-идеалиста Иоганна-Готлиба Фихте[154].