Лали Морошкина - Я, президент и чемпион мира Страница 56

Тея по-ослиному упрямо стояла на своем, железной хваткой держала в руках добычу и выпускать вовсе не собиралась. Более того, даже планировала продолжить род Саакашвили.

— Надо только забеременеть, а потом — дело за мной! — угрожала девушка, и было ясно, что у неё всё идёт по плану «Золушка-2», или «Из грязи в князи».

Грузинская делегация летела в Гамбург для участия в «Шлайнингском Процессе». Руководителем был Паата Закареишвили (ныне — член Республиканской партии. — Л.М.). Одна пересадка предполагалась во Франкфурте. В ожидании рейса на Гамбург члены нашей делегации Дато Бакрадзе (ныне — председатель Парламента. — Л.М.), Шалва Пичхадзе (консультант по вопросам НАТО) и я пили кофе в уютном кафе аэропорта.

— Какие знакомые лица, — послышался мне голос Миши Саакашвили.

— Приветик, какая встреча, куда ты? — спросила я и поцеловала Мишу.

— Лечу в Америку дня на четыре, а вы?

— А мы — на переговоры с абхазами.

— Неужели не можете понять, что это пустая трата времени? Переговорами ничего не решится, фигня всё это! Ну разве что Морошкина в Европе свои наряды продемонстрирует.

— А чем закончится, войной? — резко спросила я, рассердившись на Мишу.

— Скоро увидишь! — многозначительно проговорил он. — Да, кстати, Лали, всё время хочу спросить и забываю, ты ещё не оставила своего горийца?

— А ты свою горийку? — ужалила я.

— Не знаешь, что все спортсмены — криминалы, а тем более из тех краёв! Отстань от него, пока не поздно! На хрен он тебе сдался, что, и впрямь на экзотику потянуло?

— Сперва ты! А то вот узнает Сандра и превратит тебя в «фонарь розового квартала», тем более, твоя сельская Венера такое о тебе рассказывает… уши вянут!

— Она глупая и неотесанная, надеюсь, ты ей не веришь! — посмотрел мне в глаза Миша.

После обмена «любезностями» наша делегация направилась к выходу.

Гамбург был холодным и молчаливым. Вечером мы прошлись по городу.

— Дато, они все — спортсмены? — указала я рукой на наряженных в лыжные костюмы девушек.

— Да нет, просто профсоюз Германии принял новый закон о защите проституток и запретил им зимой выходить на улицу без теплой одежды!

— Просто с ума сойти, ну какая классная страна! Закон даже проституток защищает! — сказал Паата.

— Наша страна еще лучше, законы пишут проститутки! — парировала я. — Дато, а откуда ты знаешь об этом?

— Я — член их профсоюза, — не смог сдержать смех Дато.

У «Переговоров Шлайнинга» была своя специфика, — по семь переговорщиков на протяжении семи дней разговаривали друг с другом только посредством микрофонов, каждое слово записывалось. Был строгий лимит даже на выход за пределы закрытого пространства. Беслан Бутба, Станислав Лакоба и Вахтанг Хакба оказались приятными собеседниками и выражали свое мнение без агрессии. Мы тоже выдерживали спокойный тон.

— У меня один вопрос к госпоже Морошкиной, — сказал Лакоба.

— Пожалуйста, — разрешил фасилитатор.

— Почему вы так плохо поминали нас во время телеэфира? — спросил он.

— Я? Когда? Может, вы ошибаетесь, господин Лакоба?

Я не ошибаюсь, вы тогда вели передачу «Песочные часы» и не раз оскорбляли нас. Мы не сепаратисты, а патриоты!

В такое время понимаешь, что, оказывается, нас внимательно слушают и на неконтролируемой нами территории, и каждое слово способно навсегда всё испортить. Насколько нам следует задумываться, прежде, чем что-то сказать.

— Тогда я была очень молодой да еще неопытной. Знаете, когда война только кончилась и многих моих друзей даже не смогли похоронить по-человечески, поверьте, другой лексики и не стоило ожидать.

— Кажется, мы здесь для того, чтобы сделать шаги навстречу, — пришел мне на помощь Дато. — Если сейчас будем вспоминать старые грехи, то далеко не продвинемся!

Во время ужина Станислав сел около меня.

— Без обид?

— Без!

— Лали, я понимаю и вас, и матерей, у которых погибли сыновья, то же самое у нас — половина Абхазии ходит в черном. Кому нужна эта война? Мне и тебе? У меня лучшие друзья в Тбилиси, всю молодость мы провели вместе, как я могу забыть ту теплоту и любовь, которая была между нами? Зачем нам проводить глупые диалоги в Германии или Америке? Мы должны уметь говорить друг с другом с глазу на глаз.

— И, в первую очередь, попросить прощения! — сказала я.

— Да, это так, пока мы этого не поймем, не помогут ни британский, ни американский проекты!

— Действительно, что за бред эти искусственные встречи!

— Другого пути нет! — подключился к разговору Дато. — Может, так, по чуть-чуть, чего-нибудь добьемся.

— Нам нужны прямые переговоры, без всяких там русских, европейцев и американцев!

— Может, когда-нибудь так и случится, или положение ухудшится еще больше, — сказал Бакрадзе.

— Ты что, куда еще ему ухудшаться? — удивилась я. — Территории потеряны, контакты нулевые, гражданский сектор пассивен, полная гегемония России! Не дойдут ведь они до Тбилиси?

— Кто, абхазы? — спросил Дато.

— Да нет же, русские! У Грузии ведь с ними проблема, неужели не понимаешь, что и осетины, и абхазы — их заложники!

— Наверное, — пожал плечами Дато…

Во Франкфурте моя дорога и дорога грузинской делегации расходились. Я оставалась в Германии и ехала в Карлсруэ к подруге детства Кети Данелия, и, что самое главное, самолет, вылетевший из Тбилиси, вез «тяжёлый груз», Георгия Канделаки.

Во Франкфуртском аэропорту я ожидала рейс из Тбилиси, когда вдруг увидела Мишу Саакашвили, большими шагами направлявшегося ко мне из глубины зала.

— Морошкина, кого ты здесь встречаешь? — спросил он многозначительно.

— А ну-ка угадай с трех раз! — ответила я. — Я ведь тебя встретила неделю назад, и ты, кажется, летел в Америку?

— Я уже успел вернуться назад и снова лечу в Штаты. Ну что, вернули Абхазию?

— Немного времени не хватило.

— Знай же, если ты сейчас ждешь того, о ком я думаю, я очень обижусь!

— О! Напугал. Остынь, представляешь, сколько холодной воды в аэропорту Франкфурта? — ответила я. Миша исчез. В это время показался и Георгий.

— Хочешь, расскажу прикол, знаешь, с кем я летел? С Мишей Саакашвили! Ну прямо Жириновский! Все пассажиры толпились вокруг меня, просили рассказать о петербургском поединке, даже сам командир корабля по громкой связи чествовал, а Миша сидел один, широко раскрыв газету с собственным изображением, и притворялся, что читает. Ха, вот придурок!

— Знаю, он вышел первым… Я очень по тебе соскучилась, — сказала я и крепко обняла его.