Яков Кумок - Губкин Страница 56

Ундорским сланцам Губкин (конечно, инициатор похода) придавал большое значение; не исключено, что планировал присоединиться к Бутову чуточку позже.

Но тот как в воду канул.

В Москве боялись, что он погиб.

Неожиданно осенью он объявился, да еще пригнал вагон, набитый плитками сланца; оказалось, что перевалил фронт и там, за фронтом, притаился и работал. С собой у Бутова были советские деньги, но крестьяне им верили и принимали за плату. С крестьянской помощью вел раскопки и промеры.

Каждому школьнику знакома теперь (наравне с выражением «топливный голод») боевая схема, на которой жгучие толстые стрелы плотоядно устремлены на Москву. Колчак, Деникин…

Границы бывшей империи округлились, сморщились и ссохлись.

Кому нужно было, добирались до них пешком.

Все районы нефтедобывания — Баку, Грозный, Эмба, Фергана — оказались отсечены.

Тогда специалисты вспомнили о внутренних, российских, равнинных горючих материалах, спор о которых насчитывал десятилетия. Мы поведаем читателю об этом споре в главе 41.

Губкин отвез бутовские плитки в Осташково — там он всякими правдами и неправдами сколотил лабораторию, довольно большую, наладил в ней возгонку и химанализ.

Ундорские сланцы показали выход смолы — двадцать процентов. Блестящий результат! Иван Михайлович допускал, что на круг выйдет меньше — пусть десять процентов.

Бутов разведал площадь в сто шестьдесят квадратных километров; ему удалось произвести расчистки (то есть выкопать канавы) до коренных сланцевых залежей на берегах Свияги и Волги и нивелирной съемкой расчистки связать. На первый случай вполне достаточно для примерного подсчета запасов.

И все это сделано в тылу врага!

Подсчет запасов дал внушительную цифру — чуть не двадцать пять миллиардов пудов.

Опять же Иван Михайлович допустил, что, может быть, завысил. Что ж, пусть меньше. Бутов представил карты — по ним выходило, что эксплуатировать месторождение удобно. Подъезды несложные, а самоё породу подводами можно доставлять к железной дороге.

И Губкин предложил ВСНХ на следующий год не просто закончить разведку, а сразу же приступить и к разработке месторождения. Его поддержали.

Весной он начал нанимать и отправлять небольшими партиями рабочих, разделив их на десятки, назначив десятских и толково объяснив, что делать по приезде. А немножко освободившись от хлопотных и непроворотных занятий в Главнефти, выписал и себе командировку.

Собираться ему тогда было легко. Жил по-прежнему в № 434 в «Метрополе». Комната завалена была образцами сланца. Он их приносил в портфеле, в карманах брюк и пальто.

В номере пахло дегтем, сыростью, подошвы сапог прилипали к полу.

Губкин запер дверь, сбежал по лестнице и пешком по Охотному ряду и Садовому кольцу пошел к Нижегородскому вокзалу. Сюда он впервые когда-то приехал в Москву. Как бесконечно давно это было! В жизни он много раз менялся, как бы вовсе отбрасывая изжитую сущность, и что общего между юным сельским учителем в дубленом полушубке и густо поседевшим, худым, скуластым и стремительно шагающим мужчиной, в нагрудном кармане гимнастерки которого лежит удостоверение с правом на особые полномочия? А в кармане брюк-галифе тяжело болтается револьвер, а в командирской сумке толстые пачки денег для расчета с рабочими на месте…

Вокзалы всегда живут особой жизнью, не связанной с жизнью города, и, сохраняя в архитектуре облик городских домов, они принадлежат стране и пространству, а не городу. В годины бед вокзалы вбирают в себя всю боль, несчастья, потерянность и отчаяния, отпущенные народу: здесь плачут, провожая, и сжимают зубы, вынося носилки с искалеченными телами, здесь ловят бесприютных детей, воров и шпионов, дерутся, прячутся, играют в карты, в годины бед здесь ждут, ждут, ждут…

Губкину, который сутками напролет только тем и занимался в Главконефти, что «ловил» каждый подходящий к столице эшелон с горючим и по специальным бумажкам распределял каждый килограмм угля, дров, бензина, в глубине души должно было казаться, что поезда уже не идут, нечем, совершенно нечем нагревать паровозные котлы… Но поезда все-таки шли, и в одном из них обладателю полномочного удостоверения, конечно, нашлось место.

По приезде Губкин начал с того, над чем, вероятно, даже не задумывались его предшественники, довольно многочисленные, изучавшие русские сланцы. Он стал ходить по избам, ездить по деревням и расспрашивать стариков, баб, не знают ли они, не слыхали ли, чтобы кто-нибудь топил печку сланцами, а может, сами пробовали? Оказалось, топят, многие топят, издавна в этих краях знают про горючие сланцы и пользуются ими. Губкин записал: «…очень сильно нагревают подовую часть печи, которая требует предварительной поливки водой, прежде чем на ней можно печь хлебы».

Иван Михайлович сомневался, где оставить штаб-квартиру экспедиции? В Сюкееве, близ Сызрани, в прошлом году еще занятой чехословацким мятежным корпусом, или в Ундорах под Симбирском? Решать надо было быстро. Села-то были одинаково бедные, черные и малолюдные, почти без мужиков. Стояли под невысокими холмами, склоны которых выгорали на глазах в то жаркое лето. Губкин выбрал Ундоры, хотя к Сюкееву испытывал особенный интерес, пока еще ничем достаточно не обоснованный; тут дала себя знать безошибочная губкинская интуиция.

Но выбрал все-таки Ундоры и принялся опять ходить по избам, разъезжать по соседним селам, покупать лопаты, тачки, кирки, топоры, нанимать землекопов и возчиков. В сюкеевских сланцах выход жидких фракций был очень мал, не превышал семи-десяти процентов, в ундорских гораздо больше, да, кроме того, их проще было добывать, а Губкин стремился сразу, в одно лето, поставить дело разработки, сразу наладить добычу и тем хоть немного уменьшить этот проклятый топливный голод.

Позже наведать экспедицию приехали Ф.Д. Сыромолотов и В.П. Ногин. Губкин отмечал, что они очень помогли, «особенно тем, что они сумели в это дело втянуть местные партийные и советские организации. Дело пришлось начинать в полном смысле слова на зеленом лугу: не было ни топоров, ни пил, ни кирок, ни тачек. Пришлось ездить по Волге и собирать все это «оборудование», хотя и примитивное, но столь необходимое для работы. Все мы, и сотрудники Главсланца и наши руководители тт. Ногин и Сыромолотов, при переговорах с местными работниками ссылались на авторитет Ильича, который придавал большое значение сланцевому делу. Эти ссылки на Ленина помогали нам лучше всяких широковещательных мандатов, и нам удалось положить начало Ундорскому сланцевому руднику и начать разработку горючих сланцев также и возле Сызрани (у селения Кашпира)».