Олег Гордиевский - Следующая остановка - расстрел Страница 57

Несомненно, все советские люди, возвращавшиеся из командировок с Запада, испытывали то же, что и я, и болезненно реагировали на реалии нашего общества. Только тем, кто приезжал на родину из таких стран, как Алжир или Мозамбик, жизнь в Москве казалась прекрасной. Даже те, кто побывали в ГДР, признавали, что люди там живут лучше, чем в СССР. Можно легко себе представить, что бы они сказали, если бы, конечно, осмелились, побывав за «великой» Берлинской стеной и увидев, как живут те же немцы, но только в Западном Берлине.

Наши власти полагали, что советского человека, долгое время прожившего за границей, возвращение в среду, от которой он успел поотвыкнуть, быстро «излечит».

Однако на меня никакие советские «пилюли» так и не подействовали — чувствовать себя комфортно я теперь мог только на Западе.

Некой компенсацией за свои душевные терзания я расценил тот факт, что мне была предоставлена возможность неплохо заработать в заграничной командировке и приобрести квартиру. Еще будучи за границей, я сумел вступить в жилищный кооператив и оплатить первую часть ее стоимости. Так что по возвращении в Москву мы въехали в новую благоустроенную квартиру в доме, выстроенном на самой окраине города, в микрорайоне Беляево, где вокруг восьмиэтажных новостроек зеленели газоны. Зная, что в Москве хорошей мебели и разного рода арматуры днем с огнем не сыскать, мы привезли с собой из Дании сборную мебель. Много часов я провел, самозабвенно сверля дырки в щитах, пока одну стену нашей квартиры не заставил от пола до потолка деревянными полками.

Наши взаимоотношения с Еленой продолжали оставаться прежними — они, скорее, приобрели форму делового сотрудничества и нежными не стали. Мы с ней решили пока не расставаться, потому как другой, более разумной альтернативы нашему браку мы не видели. Ей посчастливилось вновь получить высокооплачиваемую работу, на сей раз в Двенадцатом управлении КГБ, которое занималось прослушиванием посольств, квартир иностранцев и гостиничных номеров. Штат сотрудников, занимавшихся прослушиванием и записью разговоров в американском и английском посольствах, а также других англоговорящих стран, был полностью укомплектован — их там и так насчитывалось несколько десятков человек, а вот в секторе Скандинавских стран заниматься такой работой полагалось всего троим сотрудникам. К счастью, одно такое место как раз оказалось вакантным. Датский у Елены к тому времени стал довольно приличным, особенно для такой работы, как прослушивание, а познания в шведском и норвежском она приобрела благодаря телевизионным программам, которые смотрела в Копенгагене. Получив звание старшего лейтенанта, она поступила на службу, и теперь ей предстояло в совершенстве овладеть обоими языками.

Работа сотрудников, занимавшихся тайным прослушиванием, очень ценилась, а те из них, кто особенно отличались, получали награды. К примеру, женщина, подслушивавшая Генри Киссинджера, советника американского президента по национальной безопасности, а затем госсекретаря, во время переговоров по ограничению стратегических вооружений (ОСВ), была удостоена высокой награды. Чаше всего прослушивались записи, а не сами разговоры. Магнитофон воспроизводил запись, а сотрудница, не успевшая ухватить смысл какой-нибудь фразы говорившего, нажимала соответствующую кнопку, отматывала пленку назад и слушала еще раз. Перевод занимал многие страницы, которые потом перепечатывали машинистки. Иногда, как это было в Копенгагене, требовалось целиком изложить содержание разговора, а иногда — передать только суть его. В КГБ для обозначения различных технических устройств были введены условные обозначения. Так, например, прослушивание по телефону обозначалась буквой «А», микрофон — «В», наблюдение через замочную скважину — «С», а наблюдение «Д» — с помощью зеркала. Таким образом, работа сотрудников, осуществлявших контроль за отдельно взятым объектом — а это являлось одной из основных задач КГБ, — несколько упрощалась. Аббревиатурой пользовались и в тех случаях, · когда требовалось объяснить паузу в разговоре или в действиях наблюдаемых. Так, например, «ПА» означало, что в данный момент наблюдаемый или прослушиваемый совершает половой акт.

С самого начала Елениной служебной карьеры я никогда не любопытствовал, кого она прослушивала, полагая, что так будет лучше для нас обоих. Тем не менее я прекрасно понимал, что ее работа требует не только огромной концентрации внимания, нервного напряжения, но и большого опыта. Легче всего было прослушивать телефонные разговоры, и тех, кто этим занимался, называли счастливчиками — звук обычно шел чистым, а понять суть разговора труда не составляло. Другое дело, когда подслушивание осуществлялось с помощью «жучка», установленного, скажем, в стене. Сигнал, как правило, был слабым, и требовалось сильно напрягать слух. Несмотря на такие трудности, те, кто специализировался в этой области, со временем становились настоящими мастерами своего дела. Они брались за самую сложную работу, а ту, что полегче, оставляли новичкам.

Вернувшись на службу в Управление С, я подал заявление с просьбой направить меня на курсы английского языка при Высшей школе КГБ имени Дзержинского, но начальник моего отдела Павел Громушкин, бывший колхозник, аж взорвался от негодования:

— На что тебе английский? Да ты хоть лопни, но в Англии тебе никогда не работать!

Тогда я подумал, что Великобритании мне не видать потому, что долгое время находился под наблюдением датской спецслужбы, и из-за моих поездок в Западную Германию. Только спустя некоторое время мне стала известна истинная причина такого ко мне отношения. Оказалось, что незадолго до этого в Буэнос-Айресе в момент выемки содержимого из тайника два офицера КГБ попали в ловушку, устроенную аргентинской спецслужбой. Когда вспыхнул яркий свет, наши разведчики увидели, что окружены полицией, и оказали ей сопротивление.

Они попытались бежать, но их задержали с поличным. Перед тем как освободить из под стражи и выдворить из страны, их допросили.

Более того, в те же дни в руки аргентинской спецслужбы попали Мартыновы, семейная пара наших нелегалов, которых я, в бытность мою в Копенгагене, сажал на советский пароход, следовавший рейсом до Ленинграда. После допроса аргентинцы передали наших разведчиков для дальнейшего разбирательства американцам, и Громушкин был абсолютно уверен, что Мартыновы расколются и расскажут, как их, иностранных граждан, сотрудник советского посольства с дипломатическим паспортом отправлял из Копенгагена в СССР, опишут мои внешние данные, и тогда все западные спецслужбы узнают, что Гордиевский, он же Горнов, является сотрудником КГБ.