Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Страница 57

Меня зачислили во взвод связи 51-й отдельной стрелковой бригады. Командиром нашего батальона был капитан Каравай, а комиссаром — старший политрук Круглов.

Отступали. Шли ночами. Днем отсиживались в лесах, под деревьями, чтобы не попасть под бомбежку и обстрел немецкой авиации.

И вот нашу дивизию, как наиболее боеспособную, бросили в контрнаступление. Одну деревню прошли, другую. Немец отходил. И почему они боя не принимали, я не знаю. Видать, невыгодно им было за те деревни цепляться. А уже деревни жег вовсю. Одни печи, бывало, рядами стоят. У печек старухи и дети копошатся. Глядя на них, помню, в горле все стынет. Мои-то тоже в оккупации остались. Как там мать? Как сестры? Отец тоже на фронте. И вот зашли в одну деревню. Деревня целая. Прошли ее уже больше чем наполовину, и вдруг нас встретил сильный пулеметный огонь. Боевое охранение они наше пропустили тихо. Пришлось отойти. А как отходили…

Перебегали от дома к дому, от сарая к сараю, у заборов и отстреливались. Тут и я впервые по-настоящему стрелял по врагу. У меня была винтовка. Лихорадочно, почти ничего толком не соображая, передергивал затвор и палил в ту сторону. Куда палил? Так расстрелял обойму. Зарядил другую. И тут начал прицеливаться. Стал приглядываться вперед, высматривать врага. Ага, вон перебежал и залег, копошится, видать, тоже винтовку к стрельбе налаживает. Надо вперед выстрелить. Прицелился — бах! Немец зашевелился еще сильнее, отполз, откатился. Опытный. Знает, как от пули уходить. Понял, что на мушку попал. Так расстрелял я и вторую обойму. Не знаю, попал в кого, нет. Но стрелял уже осмысленно, без страха.

Из того периода запомнился мне еще один эпизод. Я дежурил у телефона в штабе батальона. Деревня, которую мы занимали, находилась недалеко от леса. Кругом гремело. Снаряды и мины летели со всех сторон и во все стороны одновременно. Бой шел кругом. И вот у нас прервалась связь с пулеметной ротой. Меня послали отыскать и устранить повреждение. Я взял винтовку, противогаз, запасную катушку с кабелем и пошел вдоль нитки. Иду. Редкий лесочек. Пули посвистывают. Но понятно, что шальные, не в меня стреляют. И то хорошо. Дошел до сарая. Впереди дома, где находилась пульрота. В сарае расположилось ее охранение. Порыва линии я нигде не обнаружил. Пошел дальше, к домам. А навстречу уже бегут. Некоторые на лошадях скачут. Я хотел повернуть обратно, к штабу батальона, но и с той стороны, смотрю, тоже скачет несколько всадников, кричат, что немцы уже перерезали дорогу и туда уже не пройти. И тут нас догоняет бричка. В бричке какие-то командиры из штаба бригады. Спрашиваю их: что же мне делать? «Держитесь за нами!» Ко мне подбежали еще двое наших. Легко сказать: держитесь… А как за ними держаться? Они на бричке, а мы — пешие. Они стеганули лошадей, помчались, доехали до леса. А там уже автоматная стрельба. Куда бежать?

Подбежали еще несколько наших. Все перепуганные. Кому охота в плен? Добрались до деревни. Подошли к штабу бригады. Там тоже суматоха, сборы. Готовятся уходить. Какой-то начальник накричал на нас, что мы тут, возле штаба, столпились. А мы чего столпились? Приказа ждем! Нам хоть бы тогда места для окопов указали и задачу поставили: немец, мол, пойдет отсюда, вести огонь, не пускать туда-то. А он вместо этого вызвал охрану, арестовал нас и с каким-то сопровождающим отправил в штаб батальона.

Вот мы идем назад. Конвоир наши винтовки тащит. Весь согнулся, вспотел. Говорит, когда уже за деревню зашли и нас оттуда стало не видать: «Ребята, разбирайте свои винтовки. Я больше не могу». Пришли. Комбату доложили. Комбат нам сразу дело нашел — поставил штаб охранять. Ожидали прорыва немцев. Но они не прорвались.

— На войну я ушел в декабре 1941 года. Мне еще и восемнадцати не исполнилось.

Формировались в Краснодаре. Отдельный батальон связи.

Ходили вначале кто в чем. Кто в шубе, кто в пальто, кто в телогрейке. Одежду для батальона наши тыловики собирали у населения. Кто что даст.

В начале 1942 года наш отдельный батальон связи высадили под Новороссийском. Нас было 1200 человек.

Шли строем по разбитой Керчи. Переговаривались между собой: ну, мол, мы им, фрицам, сейчас дадим! А 22 апреля немец как налетел на нас… Больше 100 самолетов в тот день бомбили Керчь. Командира роты убило, многих моих друзей.

Помню, когда началась бомбежка, я побежал вдоль здания, где размещались наши казармы. Бомба попала прямо в пекарню, которая находилась через дорогу от наших казарм. Тесто раскидало по дороге, по тротуарам. Гляжу, двое лежат. Один кричит: «Помогите! Помогите!» Я к нему подбежал. Вытащил из-под обломков. Смотрю, а ног у него нет.

Самолеты сбросили бомбы и ушли.

Подъехали санитары, начали забирать раненых.

Батальон стал выбираться из-под обломков. Кто насмерть перепугался, кто смеется. Первая бомбежка. Для некоторых — последняя.

— Получил я от матери письмо. Пишет: дорогой сыночек Вася, прислал письмо отец. Он находится в городе Гусь-Хрустальный под Владимиром. Туда он спровадил колхозный табун. Но назад его не отпускают. А я болею.

И легла мне эта весть камнем на душу. Идет так однажды мимо майор из политотдела дивизии, мы его все знали, часто перед боем к нам приходил, душевный был человек. «Ну что пригорюнился, сержант?» — спрашивает.

Я ему: так, мол, и так. Он выслушал меня, записал фамилию отца и пообещал помочь. Честно говоря, я в его помощь не особо верил: мы под Ульяновом, а отец где-то в Гусь-Хрустальном. Как мне поможет майор отца домой вернуть?

Полк наш идет и идет дальше. Днем — опушками леса, чтобы немецкие самолеты не налетели. А ночью — по дорогам. Куда идем, знают одни командиры. В батальонах осталось по роте, в ротах — по взводу бойцов.

Вышли на какой-то большак. Остановились. Приказ: наладить связь. Я начал разматывать катушки. Смотрю, по дороге идет старик, древний-древний. Рубаха белая, холщовая, по ветру полощется. Нищенская сума через плечо. «Куда, дедушка, путь держишь?» — спрашиваю. «К Утешеву, сынок», — отвечает. Ответил и остановился, в глаза мне заглянул.

Я как услышал название знакомой деревни, так и онемел. Утешево — это же три километра от моей родины! Вон куда, думаю, мы притопали! Немного погодя спросил: «А далеко ли до Утешева?» — «А кто же ее мерил, сынок, эту дорогу? Мабуть, пятнадцать верст, а мабуть, все двадцать будет». — «А Фенинку знаешь? Фенинка, деревенька небольшая, совсем недалеко от Утешева!..» — «Знаю. Это мой обход». — «Дедушка, милый, это ж моя родная деревня! Мать у меня там живет. У матери корова есть. Я вот тебе сейчас записку напишу. Ты обязательно сходи в Фенинку, разыщи мою маму и передай ей эту записку. Она тебя обязательно накормит, молоком напоит». — «Передам. Чего ж не передать матери весточку от сына? Обязательно передам, солдат».