1918 год на Украине. Том 5 - Сергей Владимирович Волков Страница 57

Пошли к Красному Трактиру. На белом снегу виднеются очертания хат. Тихо подошли. Никто не окликнул. Идем узкой улицей. Впереди шаги. Какая-то часть… Наши? Или нет? Может быть, опять петлюровцы? Прижались к воротам. Идут разговаривают. Наши. Вышли. Это школа старшин. Поговорили с начальником: все спокойно, только жалуется на отношение жителей.

Наутро наш отряд уходит в резерв на пост Волынский. Заняли пустые вагоны 3-го и 4-го классов. Расположились отдыхать… Здесь на посту Волынском штаб командующего участком, командующий отрядом, штабы полков, дружин, отделов, подотделов. На путях стоят вагон-салоны с кухнями и поварами, вагоны 1-го, 2-го и 3-го классов. Около них толпятся, суетятся штабные хорошо одетые офицеры… Изредка долетают и рвутся у путей тяжелые снаряды противника.

В вагонах строевых – полное отдохновенье. Выдана четвертями водка, больше бутылки на человека, продукты, деньги. Усталые офицеры только что прочли приказ командующего войсками генерала Келлера: «Если не можешь пить рюмки – не пей; если можешь ведро – дуй ведро» – и, конечно, «дуют ведро», закусывают и неистово ругают матерными словами переполненные штабы и своих начальников. Пьяны почти все. Повалились. Заснули. Ночь. Тревога! Крики: «Пожар! Всех вызывают». Загорелись аэропланные гаражи. Но из 27 человек нашего подотдела только шесть в состоянии выйти. Остальные пьяны. Из вагонов выбегают люди. Все небо охвачено громадным заревом. Огненные клубы дыма подымаются тучами. С аэропланных гаражей огонь перекинулся на бараки и вагоны. Со всех сторон к пожару бегут красные фигуры людей. Шум. Крики. Нельзя понять, что надо делать…

А.С. Лукомский

М.Н. Левитов

Р.Б. Гуль

М.А. Нестерович-Берг

М.Я. Соболевский

М.А. Моисеев

Гетман П.П. Скоропадский

Генерал А.Ф. Рогоза (Рагоза)

Граф Ф.А. Келлер

Князь М.Б. Черкасский

Генерал А.В. Шварц

В.В. Шульгин

Гетман П.П. Скоропадский со своим штабом

Комсостав гетманской армии во главе с генералом А.Ф. Рогозой

Русские добровольцы Киевской добровольческой дружины и Полтавского добровольческого отряда в лагере в Германии. Март 1919 г.

«Стой! Стой!» – кричит нам какой-то полковник. Мы остановились. Полковник пьян, качается… «Становись! Я беру инициативу в свои руки!» – бормочет он. Не обращаем внимания на полковника, бежим дальше, начали ломать соседние здания, лезут на крыши. Шум, треск ударов, крики. Ломают что надо и что не надо… Наконец кругом горящих ангаров – все сломано и пожар потухает… Люди разошлись.

Пробыв день на отдыхе, мы снова отправляемся на фронт в Жуляны…

Сегодня с нашей стороны предполагается наступление. Вышли перед рассветом. Мороз крепкий. Темное небо синеет, розовеет с краю. Под ногами хрустят замерзшие лужи. Дошли до окраины Жулян. Здесь нам – 10 человекам – дан участок версты в 3, на котором приказано держаться «во что бы то ни стало».

Десять человек рассыпались в цепь. Под утро мороз крепчает. На снегу холодно. Руки замерзли – не действуют, а со стороны противника, из лесу слышится какой-то гул, как будто происходит наступление.

Настроение напряженное. Но уже светло: сейчас должны идти в наступление сердюки. С краю пурпурового неба выкатилось красное солнце. Справа долетели шумы, говор людей. Это сердюки. Вот закричали «Слава!». Запели украинскую песню. И от хат отделились фигуры людей. Цепи наступают с песнями.

Уже прошли далеко вперед по полю. Сзади них вылетела, карьером понеслась батарея. Стала под бугром, отъехали передки. И в утренней бодрой тишине громыхнули первые орудия. Впереди затрещали винтовки. Сошлись.

Гремит артиллерия с нашей стороны. Долетают, со звоном рвутся на мерзлой земле их снаряды. Трещат винтовки. Бой в разгаре. Уже несут раненых. Они рассказывают, что столкнулись с сечевиками и те не отступают, «здорово дерутся».

Бой кончается к вечеру – безрезультатно. Потери, понесенные сердюками, напрасны. Кроме потерь – половина сердюков куда-то разбежалась.

Опять отходим на пост Волынский. Здесь тот же беспорядок, путаница. Рядовых офицеров помещают в нетопленые бараки. Все же составы заняты не особенно трезвыми штабами.

Наутро всех облетела весть: из Софиевской Борщаговки привезли вагон с 33 трупами офицеров. На путях собралась толпа, обступили открытый вагон: в нем навалены друг на друга голые, полураздетые трупы с отрубленными руками, ногами, безголовые, с распоротыми животами, выколотыми глазами… Некоторые же просто превращены в бесформенную массу мяса.

Это жертвы крестьян Софиевской Борщаговки. Получив сведения из штаба, что деревня свободна, и приказ занять ее – отряд офицеров вошел в Софиевскую Борщаговку. На расспросы крестьяне отвечали, что никого нет. На самом же деле деревня была занята петлюровцами. Отряд разместился по хатам. Их захватили. И расстреляли. А крестьяне вылили свою ненависть к «гетманцам» в зверском изуродовании тел…

Окружавшие вагон офицеры возбуждены, негодуют. Слышны крики: «Сжечь деревню к черту!», «Перестрелять десятого!». И кроме этого сыплется ругань по адресу штабов, посылающих людей наобум.

Уже больше двух недель, как мы выехали из Киева. Нас бросают с участка на участок. Каждая ночь проходит в дозорах, караулах. Из 25 человек выехавших осталось 10.

Мы просим отпуска или смены, но ни того ни другого не дают. Ответ один: нет людей.

И, переночевав на посту Волынском, мы отправляемся на новый фронт – в Михайловскую Борщаговку. Здесь мы должны сменить сердюцкий «полк». В «полку» этом 80 сердюков, и те с каждым днем разбегаются.

Совместно с другим отрядом сменили и заняли участок версты в 4. Далеко друг от друга стали караулы с пулеметом – и это «фронт». Таким фронтом опоясан весь Киев.

Опять караулы, дозоры – каждую ночь. Служба становится невыносимой. Каждый понимает, что противостоять малейшему наступлению мы не в состоянии, а тут кроме ненужной и непосильной