Владимир Рынкевич - Шкуро: Под знаком волка Страница 57

— Возьму, Андрей Григорьевич. Из нее пару снарядов еще можно выпустить.

Станцию прошли быстро. Дорога через лес, через хутора вела к станице Новогеоргиевской. Первый шаг сделан — ушли и от белых и от красных к своим кубанцам. Выслали дозор. И вновь впереди знак волка, командир, его помощники.

Новогеоргиевскую решили обойти ночью. Над темной полосой леса встречали звезды, рассыпанные зелевоватыми искрами по чистому черно-синему полотну родного неба. Звезды подмигивали дружелюбно — узнавали своих.

Справа собрались тесной кучкой Стожары. В такую ночь можно пересчитать все эти семь звездочек. Шкуро ехал рядом с начальником штаба, который теперь этого делать не пытался, лишь спросил:

— А что это за большая звезда над Стожарами?

— Альдебаран, — объяснил Антон Михайлович. — Вето раз ярче солнца. Все знал Шифнер-Маркевич. Много их таких ученых, окончивших Академию Генштаба, но зачем им все это знать? Чтобы кому-то верно служить своей образованностью? Государю императору, Деникину, даже казаку Шкуро. Не дано им понять, что в жизни надо самому командовать, чтобы тебе служили, а над тобой, чтобы никого.

Лес вдруг исчез, открылось пространство под звездами, темные дома хутора. Ни огонька, ни собачьего лая. Дозор доложил, что хутор свободен. Шкуро дал команду, отряд, собравшись, пустил коней легкой рысью. Кое-где появились огоньки, хлопнули двери, чей-то боязливый голос крикнул негромко:

— Кто идет?

— Шкуринские партизаны! — вызывающе громко ответили казаки.

— То наши!.. Шкуринцы!.. Отчиняй ворота, казаки!.. Принимай наших к себе в отряд, атаман!..

Значит, правильно ты живешь, полковник Шкуро? За доброе дело, за своих казаков воюешь?

Он приказал сделать малый привал. Несколько хуторян с обрезами и шашками были приняты в отряд. То же произошло в следующем хуторе, и в других хуторах. Удавался задуманный план: он, Шкуро, будет главным атаманом на Кубанской земле.

Путь в генералы

Шкуро и его близкое окружение знали, куда идти по волчьей тропе — много уютных городков на Северном Кавказе: Ессентуки, Минводы, Кисловодск, Пятигорск… Там еще много осталось богатеньких, там — и магазины, и банковские отделения, украшения, сверкающие на женщинах, ценности, запрятанные в кубышках. Однако без начальника штаба маршрут не выберешь. Хорошо, конечно, что Антон Михайлович — офицер спокойный, сговорчивый, соглашающийся. Еще после первой ночи, когда шли по хуторам, Шкуро, остановившись на рассвете на привет, собрал командиров и распорядился выслать большой офицерский разъезд в станицу Новогеоргиевскую, поднять там казаков и вести их на Беломечетинскую.

— А там, чтобы встретили нас как родных! Не хуже, чем Деникина в Ставрополе.

Сказав это, Шкуро покосился на начальника штаба. Тот серьезно закивал, соглашаясь, и даже одобрил:

— Ваш план очень хорош, Андрей Григорьевич.

План удался. Ведя отряд рысью, Шкуро оказался у Беломечетинской в конце дня 16-го. На всякий случай приказал оцепить станицу, двинул вперед полусотню под командой Логинова, чтобы там ударили в набат. Вскоре с волчьим знаменем, с трубачами, с офицерской свитой въезжал на площадь. Его встретило восторженное «Ура!» огромной казачьей толпы. Не сходя с коня, обратился к народу с краткой речью:

— Мы пришли к вам, казаки, чтобы защищать вас от безбожных грабителей большевиков, чтобы помочь вам создать казачье войско. Нельзя, чтобы такие добрые казаки сидели по хатам, когда чужаки завоевывают и оскверняют их землю. От имени атамана Кубанского казачьего войска Филимонова и главнокомандующего русской Добровольческой армией генерала Деникина объявляю призыв десяти присяг казаков — с 1908 года.

А также объявляю мобилизацию конского состава! Бог поможет нам в нашей борьбе за Кубань. Господ стариков прошу в правление на совет.

Это он хорошо придумал — чтобы на площади вопросов не задавали. И хорошо, что начальника штаба взял нa совет — пусть втягивается в казачьи дела, потом легче будет с ним планы составлять.

Начало совета задержалось — в правлении встретил Логинов и доложил об интересных обстоятельствах: арестованы комиссары, возвращавшиеся с большевистского съезда, состоявшегося в Баталпашинской. Среди них дажё сам военный комиссар всего Баталпашинского отдела казак Беседин. Шкуро решил, что казаки подождут, а с комиссарами надо разобраться. Пошли к арестантской. По дороге Логинов сообщил еще нечто интересное: в Баталпашинской до сих пор не знают, что их отряд уже здесь. Телефонная связь работает, и у телефона сидит офицер, поддерживающий заблуждение красных.

Комиссары сидели с бело-синими лицами обреченных. Завидя Шкуро, начали было бормотать: «Мы ж за казаков… Чтобы, значит, всем…» Другие молчали.

— Который Беседин? — спросил Шкуро.

— Ну я, — сказал комиссар, седой, лохматый, с глубокими скорбными морщинами на лбу.

— Что за войска стоят в Баталпашинской?

— Ты же убьешь меня, сволочь, как и я тебя убил бы, если б поймал! — зло проговорил Беседин вместо ответа.

— Я уже некоторых спросил, Андрей Григорьич, — вмешался Логинов. — Сказали, не больше роты.

Старики собрались в совещательной комнате правления. Папахи, бороды, старые черкески с крестами, у некоторых в натруженных руках палки. Загудели старики, узнав о казаке-комиссаре, застучали палками: «Смерть предавшему… Убить… Повесить…»

— Как вы считаете, Антон Михайлович? — спросил Шкуро.

— Глас народа, — ответил Шифнер без колебаний.

Когда следующим утром вешали, он смотрел на казнь спокойно, не отворачиваясь, его лицо не выражало никаких чувств, а сам Шкуро ощутил знакомое уже облегчающее расширение в груди, покалывающую сладкую дрожь сердца. Особенно захватывало дыхание, когда приговоренный кричал, плакал, просил пощады. Так надо. Казачий атаман, за которым идут тысячи, должен быть беспощадным к врагам.

Встреча со стариками помогла: они в один голос требовали захватить немедленно Балашихинскую — за ней, мол, весь отдел поднимется. Некоторые не сдерживались, просили не уводить казаков далеко от станиц. Этот лозунг должен был помочь на военном совете при выборе маршрута движения. Однако дело шло так быстро, времени на то, чтобы проводить совет, не оказалось. Уже утром сформировали 1-й Кубанский партизанский полк.

Командиром Шкуро назначил Логинова. Поставил ему задачу оборонять Беломечетинскую от возможного наступления красных со стороны Невинномысской, где все еще возился Боровский.

На Баталпашинскую Шкуро двинулся со своими двумя сотнями вечером. По дороге зашли в черкесский аул Дударуковскнй. Он — на горе, над Кубанью, а на другом, на правом берегу — Баталпашинская. Кубань здесь другая — не широкая мутная река, как у Екатеринодара» а каменистый прозрачный поток, вполне доступный переходу вброд. Из аула навстречу сотням выехала конная толпа черкесов. Они кричали громко, по-своему, отчаянно, по-русски объясняли, что «большевик злой, надо гнать и убивать». Рассказали они, что в станице красных мало, мост охраняет всего лишь взвод. Черкесы, большая часть которых не имела огнестрельного оружия, просили взять их в отряд. Шкуро взял их в конвой, веря в то, что оружия скоро будет много: у большевиков отберем. Шкуро захватил станцию прямой атакой, но он еще не набрал дивизию, и потеря даже нескольких человек была опасна. Да и надо начальнику штаба потрафить — пусть операцию планирует. Сидели с ним всю ночь над играющей по камням рекой, смотрели на темные нагромождения станичных построек, планировали операцию, а над ними висела звезда, которая в сто раз ярче солнца. Шкуро во всем соглашался с начальником штаба.