Ольга Кучкина - Свободная любовь Страница 57

– Вы с Высоцким однажды составили списки плохих людей…

– Действительно, разошлись по разным комнатам и составили. Он быстрее меня справился. Интересно, что и у него, и у меня четвертым номером шел Мао Цзедун, а четырнадцатым – Дин Рид, певец такой был, который много мельтешил. А началось с публициста Юрия Жукова, который в телевизоре разбирал письма и говорил: «Гражданка Иванова из колхоза „Светлый путь“ отвечает гражданину…» Вовка стоял-стоял, а у него как раз было плохое настроение. И говорит: и где их таких только находят?.. Схватил два листа: давай сто человек напишем, кто нам неприятен…

– А списка, кто приятен, не составляли?

– Нет.

– Он сказал замечательную фразу, побывав у вас на прииске: лица рогожные, а души шелковые. В этом необыкновенная нежность…

– Он очень чувствовал человека… На приисках с ним был связан интересный момент, один из множества. Прорвало дамбы в Бодайбо. Затопило все. Прилетела комиссия. И уже все были лишены тринадцатой зарплаты. Но члены комиссии жаждали увидеть Высоцкого. Высоцкий с ними встретился. И тринадцатая зарплата была нам возвращена.

– Вы скучаете по нему?

– Знаете, он мне только один раз снился. Один только раз. Причем как-то непонятно. Мы встретились с ним, и он меня не пригласил к себе.

– Во сне?

– Во сне.

– «Чтоб лучше помнить – пусть они болят»… Наши раны.

Вадим ТУМАНОВ, золотодобытчик

Родился в 1927 году. Морской штурман. Участник Великой Отечественной войны. Посажен в 1948 году по политической статье. В дальнейшем политическая статья заменена на уголовную. Восемь попыток бегства. Освобожден после смерти Сталина со снятием судимости. Организовал золотопромышленную старательскую артель «Печора», где применил высокопроизводительные методы труда. Подвергся нападкам и шельмованию. Автор книги «Все потерять – и вновь начать с мечты…». Живет в Москве.

Игорь Виноградов

Электричка, восемь утра

11 декабря 2009 года Александру Солженицыну исполнилось бы 90 лет.

Почти полвека назад главный редактор журнала «Континент», а тогда знаменитый «новомировский» критик, встретился со знаменитым «новомировским» писателем.

С тех пор воды времени текли и утекли, у каждого осуществилась жизнь и судьба. А прошлое, став фундаментом настоящего, никуда не делось.

– Игорь, как вы впервые увидели Солженицына?

– Собственно, первое мое знакомство с ним произошло заочно, в 1962 году. Я был уже постоянным автором «Нового мира», и однажды меня позвали в отдел критики: хотите почитать? Тайком. Дали кучку листиков, желтеньких таких, и заперли в кабинете. И я читал часа два или три.

– «Один день Ивана Денисовича»?

– Название сначала было – «Щ-854». По номеру зэка. А уже в «Новом мире» напечатано как «Один день…».

– И какое впечатление?

– Первоначально очень большое удивление. Поскольку уровень мышления, кругозор, манера рассказа – все в пределах сознания самого Ивана Денисовича, то было непонятно, сделано это изнутри или остраненно. Знаете, бывают такие гениальные самородки, которые один раз напишут, и всё. Пока я не дошел до сцены спора Цезаря Марковича со старым зэком под номером Х-123 по поводу Эйзенштейна. Тут мне все стало ясно. Стало ясно, что писатель – великого дарования, близкого к Толстому. А первая живая встреча произошла в дверях кабинета Твардовского, когда я уже заведовал отделом критики в «Новом мире». Я вошел, нас познакомили, он посмотрел на меня эдак и сказал: ах вот вы какой!..

– Вы были в моде. Я имею в виду прозу и критику «Нового мира» и вас как критика…

– Я не употребил бы этого слова по отношению к 60-м. Это не мода была. «Новый мир» был практически единственным серьезным изданием, где остро поднимались общественно-политические вопросы. Была еще «Юность» как нечто высвобождавшее молодую жизненную энергию. «Новый мир» тоже был неоднороден. Мы с моим товарищем Юрой Буртиным были достаточно радикальны и ни в какой «реальный» социализм «с человеческим лицом» к концу 60-х уже не верили.

– Мы обязательно поговорим об этой истории, когда вы с Буртиным решили вовлечь Солженицына в создание журнала типа герценовского «Колокола». А пока опишите, какой он бык.

– Он был такой вот, как на обложке «Континента». С рыжеватой шкиперской бородкой, острые, проницательные, пронзительные глаза, которые схватывают моментально, как бы фотографируют тебя. Очень энергичный, сгусток мощной энергии. Мы работали с ним над текстом «Ракового корпуса». Мы бились до последнего, чтобы напечатать эту вещь и на секретариате Союза писателей горой стояли за нее. Никаких замечаний политического характера у нас, у журнала, конечно, не было, да и не могло быть. Были мелочи. Очень хорошо помню то место, где герой романа Костоглотов думает о нравящейся ему девушке, медсестре Зое, как о «бабе», и о том, как бы уговорить ее где-нибудь уединиться. Понятно, что зэк, что только что приехал. Но я говорю: Александр Исаевич, мне кажется, Костоглотов – человек более интеллигентного склада, он вряд ли будет думать о Зое как о «бабе». Я еще молод был, да и не прошел через то, через что он прошел. Он не согласился. На самом деле прав был, конечно, он, а не я.

– Вокруг «Нового мира» сложилась когорта особенных прозаиков. Он был человечески, писательски такой же, как все? Или нет?

– По судьбе, конечно, нет. Только Шаламов прошел через то же, что он. Но держался Александр Исаевич очень скромно, а иной раз даже и вызывающе скромно. Помню, как однажды он пришел на заседание секретариата Союза писателей с авоськой, а в ней яйца. Понятно, что в Рязани, где он жил, не очень-то хорошо было с продуктами. Но в этом было еще и вызывающее пренебрежение ко всему официозу. Хорошо помню эпизод, как мы, выйдя из «Нового мира», пошли на Пушкинскую в магазин пишущих машинок, ему надо было купить ленту к машинке. Ленты были двух видов: на пластмассовой катушке, которую просто вставляешь в машинку, и на деревянном кружочке, которую надо перематывать на старую катушку. На деревяшке стоила на сколько-то копеек дешевле. На деревяшке не было. И он очень искренне сказал: это мне не нужно, почему я должен лишние копейки переплачивать?.. Было видно, что дело вовсе не в какой-то нищете, а в том, что человек привык к жесткому самоограничению, точности расчетов, человек железной воли.

– Ощущение, что не только судьба его строила, но он сам выстраивал судьбу, ведь так?