Прасковья Орлова-Савина - Автобиография Страница 57

Но возвратимся в Одессу. Окончив мой контракт в 1848 году, в это время скончался в Москве мой отец. Я пожелала возвратиться домой, чтобы утешить матушку, и не хотела возобновлять контракта. Муж уговаривал меня, но я сказала, что если мне увеличат оклад, получаемый мною, то я могу опять приехать, но должна непременно прежде повидаться с матушкой. Меня стали просить остаться еще на год, и я высказала свои условия. Они были не очень притязательны. Вместо 95 руб. в месяц я просила 150 рублей, и, конечно, губернатор не отказал бы мне, но режиссер Богданов — товарищ, однокашник — уверил губернатора, что мне некуда идти, что я непременно останусь на прежнем положении и что это только вымогательство, а <так> как я терпеть не могу никакой лжи, то, не разговаривая более, я и уехала с мужем. Когда он, отправив нас в Одессу, приехал позднее, то, как человек религиозный, он сделал лишних 100 верст и заехал в Киев. Меня всегда это соблазняло, и я упросила его и для меня сделать тот же крюк, тем более что я была очень огорчена смертью отца и мне хотелось поклониться великой святыне Киева и там помянуть его.

Еще влекла меня туда живущая там моя родственница Вар. Александ. Теглева. Нельзя пройти молчанием редкую в нынешнее время женщину. Отец ее был новгородский помещик Шамшев, и имение их было очень недалеко от имения вышеупомянутого мною Ник. Никит. Теглева. Сын его Александр с малолетства любил Вареньку Шамшеву, и они считались женихом и невестой. Он служил в уланах. Когда ему было 23 года, а ей 18, они были обвенчаны 2-го ноября 1848 года. Это было в деревне, и они, как молодые, на Святки поехали в уездный город Устюж-ну. 2-го января 1849 года, ровно через два месяца, был у кого-то бал, и молодой, сказав жене, чтобы она одевалась, поехал купить себе перчатки. Вар. Алекс, оделась в венчальное платье, на шею надела нитку жемчуга и стала с нетерпением ожидать мужа. 8, 9, 10 часов, а Александра нет. Она начала сильно беспокоиться и велела горничной разузнать, не случилось ли чего-нибудь. Горничная также долго не приходила, наконец, услышав внизу шум, Вар. Алекс, отворила дверь, в это время нитка жемчуга разорвалась и покатилась по полу, а есть примета (если кто им верит), что просыпавшийся жемчуг означает слезы. У ней сильно забилось сердце, и она начала спрашивать, отчего такой шум внизу, и от нее более не могли скрыть, что ее мужа принесли мертвого. Он заехал к приятелю и, сходя с лестницы, поскользнулся, ударился виском о порог, и тут же дух вон. Прошло 50 лет, и до сих пор она молится за него и просит у Бога соединения с ним. Она была очень хороша собой, и ей делали много предложений, но она осталась верна своему Александру. Много ли в нынешнее время найдется подобных женщин? Она была родственницей моему мужу по первой его жене. Приехав в Киев, я отыскала ее и так разделила свое время: рано утром ездила с ней в Лавру и в другие святые места, там молилась о упокоении души родителя, а остальное время любовалась с мужем прелестным Киевом.

То было в августе месяце. Прожив так пять дней, мы собрались уже уезжать, но муж уговорил меня почти насильно посетить здешний театр, говоря, что назначен бенефис какого-то бедного актера Громова, которому мы можем принести пользу. Я согласилась, только просила взять ложу, которая была бы позакрытее. Для этого оказался очень удобным бенуар вице-губернатора Фундук-лея[45]. Он отделен от зрителей маленькой ширмой. Мы с грустью смотрели на какую-то раздирающую драму и видели, как публика заглядывает на нас, как на незнакомых.

После 2-го действия отворяется наша ложа и является полковник и за ним еще какой-то человек. «Честь имею представиться, полковник Афанасьев, по приказанию губернатора состою начальником здешнего театра; а это, — показывая на стоящего сзади человека, — антрепренер театра, г-н Соколов, который говорит, что знал вас еще в Москве, и дал мне смелость иметь честь явиться к вам и спросить, что доставляет нам удовольствие видеть вас в нашем городе». Мы объяснили причину нашего приезда в город и сказали, что уезжаем завтра. Тут начались убедительные просьбы, чтобы мы остались, сыграли бы несколько спектаклей, сжалившись над бедным полуслепым антрепренером и его больной женой, которую я знала в Москве молодой девушкой. Она была дочь портного, который работал на мужа. Занавес поднялся, разговор окончился, и они просили позволения приехать к нам завтра в гостиницу «Лондон», где мы стояли. Долго рассуждая с мужем, что нам делать, мы наконец решили, желая помочь бедному, сыграть один или два спектакля.

Утром, когда они приехали, мы дали удовлетворительный ответ, и он, благодаря нас за великодушие, предложил половину сбора. Тут было затруднение, какой спектакль назначить, потому со мной почти не было гардероба. Он был отправлен прямо из Одессы в Москву. Решили, что всего легче сыграть «Материнское благословение», и роль блестящая, и костюм простой. Кроме 4-го акта, для которого со мной кое-что было, а остальное тотчас сделали. Первый спектакль был 25-го августа. В этот день закладывали мост через Днепр, и поэтому съехалось множество публики. Театр был полнехонек. Только меня поразило одно — отчего это некоторые ложи особенно освещены и особенно убраны. Мне растолковали, что это польские магнаты, почти никогда не посещающие русский театр, приехали смотреть московскую знаменитость, но никак не решались поместиться как все прочие. Прислали коврами обить свои ложи, поставить хорошую, мягкую мебель и зажечь лампы и канделябры… Успех был блистательный, и каждый спектакль меня засыпали букетами. Соколов упросил нас сыграть еще что-нибудь, так что этим просьбам почти конца не было. Наконец, после 8 или 9 представлений, назначается мой бенефис, где сказано: в последний раз перед отъездом. Тут является целая депутация, от всех сословий, просят сыграть еще, но я отвечала, что, дорожа своим словом, где сказано «в последний раз», я не могу изменить ему. Если бы еще я могла сыграть в пользу бедных или в пользу приюта, что я желала сделать и ранее. Но мне сказал г-н Соколов, что без губернатора (Дмит. Гавр. Бибиков был в отсутствии) этого не позволят, тем более нельзя играть в пользу приюта, что Дм. Гав. в неприязненных отношениях с графиней Мелиной, начальницей приюта, которой также нет в городе. Тут полковник А. П. Сгороженко, глядя очень строго на Соколова, который побледнел, сказал мне: «Это не совсем справедливо, я уверен, что губернатор и гр. Мелина будут вам очень благодарны, а в доказательство позвольте сейчас спросить помощницу гр. Мелиной, Анну Сгеп. Наумову». Он пошел к ней в ложу и в антракте прибегает сказать, что А С очень благодарит меня, только просит назначить, какие пиесы угодно сыграть мне, а что все другое она берет на себя. Решили играть на другой день, чтобы не задерживать моего выезда, и я назначила четыре маленькие пиесы, лучшие из моего репертуара. Желая в благодарность за такое внимание оставить по себе хорошую память, А Сгеп. прислала просить меня после спектакля пожаловать к ней, где будет лучшая публика Киева, которая желает лично выразить свою признательность. Я отговаривалась усталостью после четырех ролей ехать на вечер, но она убедительно прислала просить приехать хоть в халате. После спектакля она прислала мне карету, и я, измученная, все-таки отправилась к ней на вечер. Там было все общество, и я больше всего помню семейство Тамары, графа и графиню Комаровских, Селецких, доктора Козлова с женой, которые, впрочем, как особенные любители, раньше со мной познакомились, профессор Павлов и многие другие фамилии, которых теперь забыла; тут же был и вице-губернатор Фундуклей. Все они осыпали меня такими ласками, таким радушным приветом, убедительно просили остаться или возвратиться. Объяснив им причину моего отъезда, я сказала, что, не находя слов благодарить их, я не только приеду, а приду пешком в Киев, чтобы доказать им мою признательность. Этим не кончилось: Ан. Степ, пожелала приехать ко мне, чтобы свезти меня в приют и дать возможность бедным девочкам поблагодарить меня. Сбору было 700 руб. серебром. Это уже ее особым старанием. Утром она привезла меня к себе и благословила иконой Успения Божией Матери, настоящим подобием Чудотворной; затем повезла меня в церковь Божией Матери «Всех скорбящих радости». Почтенный священник ожидал нас и отслужил молебен за мое здоровье. Далее мы поехали, и я заметила, что едем довольно тихо, этим дана была возможность тому же священнику встретить нас в приюте, там он был законоучителем. Все девочки, очень хорошо одетые, встретили меня пением молитвы, потом пропели многая лета, и я была очень тронута подобным вниманием, даже и теперь вспоминаю это с наслаждением.