Тамара Леонтьева - Лихачев Страница 57

Лихачев специальным приказом одобрил инициативу молодых патриотов завода и обязал всех начальников цехов и отделов оказывать всяческое содействие и помощь в организации производственного обучения.

Глава сорок шестая

1

Над городом не умолкая гудели самолеты. Пока это были свои самолеты, охраняющие столицу. Но 22 июля враг совершил первый налет на Москву. Комбригом Фроловым было объявлено «угрожаемое положение», и впервые прозвучали слова диктора Левитана: «Граждане, воздушная тревога!» В эту ночь Лихачев, на долю которого выпало уже две войны, впервые увидел московское небо, насквозь пронизанное иглами прожекторов. Пожалуй, каждый квадратный сантиметр этого московского неба был освещен, словно на Москву во имя ее защиты была надета круглая шапка, связанная спицами световых лучей.

Вспыхивали и гасли звезды снарядов, на крыши домов падали раскаленные осколки. Когда молчали зенитки, казалось, что город тяжело, но мужественно вздыхает.

Первый налет продолжался пять с половиной часов.

Назавтра на Театральной площади стоял сбитый немецкий самолет. Его окружала толпа. Красноармейцы, охраняющие самолет, гордо улыбались. Первая атака была достойно отбита.

На завод было сброшено 567 зажигательных бомб. Очаги пожаров были быстро ликвидированы и не вызвали никаких повреждений.

Для охраны от налетов вражеской авиации на заводе и прилегающих к нему территориях разместили средства активной защиты: зенитную артиллерию, спаренные установки зенитных пулеметов. Кроме того, построили 162 укрытия полевого типа вместимостью по 15 человек в каждом, сто тысяч квадратных метров стекла закрасили в синий цвет. Были организованы и проходили специальную подготовку рабочие команды противовоздушной и противопожарной обороны. Бойцы этих команд находились на казарменном положении.

К концу июля уже почти ежедневно объявлялась воздушная тревога. Прорывалось немного вражеских самолетов, но люди были готовы к этим налетам. Окна нижних этажей, магазинов были заложены доверху мешками с песком, а мешки были окрашены в коричневый, синий и неприметно-серый цвет.

Радио обычно объявляло воздушную тревогу после 7 часов вечера.

Едва по репродуктору раздавалось: «Граждане, воздушная тревога», зенитки начинали свой оглушительный разговор, а затем воцарялась тишина, которую вдруг пронизывал ядовитый и тонкий, как жужжание осы, непривычный уху гул мотора вражеского самолета.

2

В эти дни многих удивляла странная закономерность в поведении немецких самолетов, пытавшихся бомбить Москву.

За все время налетов на Москву немцам ни разу не удалось при подходе к Москве сохранить свои боевые порядки. Из двухсот и более самолетов, участвовавших в налете, к Москве могли прорваться через заслон наших истребителей и огонь зенитной артиллерии буквально единицы. Но с какой бы стороны и на какой бы высоте немецкому самолету ни удавалось оказаться над Москвой, он во что бы то ни стало старался сбросить бомбы не вообще над Москвой, а над районом автозавода.

Разгадка пришла во время одного из совещаний в Московском комитете партии. Секретарь ЦК и член Военного совета А.С. Щербаков после совещания попросил Лихачева задержаться и показал ему карту, отобранную у летчика сбитого самолета. На этой карте некоторые районы Москвы и район завода ЗИС были отмечены как объекты особой важности, подлежащие прицельному бомбометанию.

После этого разговора со Щербаковым Лихачев принял меры по усилению средств противовоздушной обороны в районе своего завода. Налеты на Москву 7 августа и 12 октября 1941 года с полной очевидностью показали правильность и своевременность этих мероприятий.

За время всех налетов завод ни на одну минуту не останавливался, полным ходом работали все цехи. Выполнение военных заказов для фронта не прерывалось.

3

В один из этих тревожных дней Лихачев, вернувшись с завода, поднялся на чердак своего дома, к Анне Николаевне, которая была бойцом добровольной пожарной команды и дежурила на крыше.

Она еще в 1937 году окончила кружок Осоавиахима и была награждена грамотой за «высокие показатели». Теперь она уже умела тушить зажигалки, оказывать первую помощь и эвакуировать пострадавших с места происшествия в медицинский пункт.

С ее поста были видны вышки дозорных над зданием Моссовета, поросшая травой крыша соседнего дома.

Они посидели на мешке с песком, тесно прижавшись друг к другу. В слуховое окно было видно, как в темном военном небе суетятся прожекторы.

Лихачев смотрел на свою жену с удивлением. С первых же дней войны она проявляла не какую-нибудь особую храбрость, а просто хладнокровие, и ему не хотелось говорить ей то, что он должен был ей сказать сегодня. И она и мать слышать не хотели об эвакуации. И он медлил, вздыхал, спрашивал, где мать и Валя, хотя он отлично знал, что они в бомбоубежище.

При первом же налете на Москву фашисты встретили такое сопротивление, какого никак не ожидали. Страшный непрерывный грохот зениток то стихал, то усиливался.

Наконец Анна Николаевна встала и сказала необычайно твердым голосом.

— Кажется, пронесло!

Он понял, что она вложила вес свои силы в то, чтобы; голос не дрогнул.

Город замер.

Ветер стремительно мчался по улицам, врывался в окна, гремел железом крыш. Это был горький ветер войны, сиротливый, бесприютный.

И вдруг где-то далеко, точно в деревне, залаяла собака.

Лихачев посмотрел на жену, которая стояла рядом с противогазом через плечо, усмехнулся.

— Знаешь, что я сейчас вспомнил? Как мать говорила: «Хорошо в деревне, весело… Петухи поют… Собаки лают…»

И добавил негромко:

— Давай, Нюра, собирайся. Ничего сделать нельзя. Есть новый приказ эвакуировать женщин и детей. Надо ехать.

Глава сорок седьмая

1

Тревожное слово «эвакуация» прозвучало как набат в конце июля.

Когда Лихачевы приехали на вокзал, на огромной привокзальной площади негде было ногу поставить. Народ стекался сюда гигантскими потоками и располагался со всем своим скарбом на горячем пыльном асфальте. Наспех связанные вещи загромождали площадь.

Старики спали на своих узлах, укрывшись от солнца газетами. Над площадью висел густой шум, как на восточном базаре. Было так душно, точно люди выпили весь воздух, так же как и всю воду в киосках и на тележках. Лихачеву казалось невероятным, что в Москве так много беспомощных людей — стариков, женщин, детей.