Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли Страница 57

Высокий, стройный, щеголь, он и дела кадетского корпуса вел, ориентируясь на внешний эффект, в ущерб главной задаче — обучению. Большую часть времени Ангальдт уделял украшению корпуса бюстами, статуями, скульптурами, картинами и росписями. Именно в этот период стены корпуса получили название «говорящих». Между тем учебно-воспитательная работа, дисциплина, хозяйство пришли в совершенный упадок.

Десятилетнее пребывание Ангальдта у кормила учебного заведения для многих вошло в его историю как «золотое время». Один из современников писал: «Ангальдт частенько посещал корпус к „утренней повестке“ и, замечая при том некоторых,[114] не выполнивших команду „подъем“, осторожно приближался к спящему, укрывал его одеялом и, так же осторожно удаляясь, подзывал дежурного, умоляя его не беспокоить спящего отрока». Молодежь, отвыкшая от режима и дисциплины, явно злоупотребляла либерализмом директора.

Екатерина II, зная о положении дел в корпусе, гневалась и наконец перестала замечать своего родственника. Это потрясло Ангальдта. Тяжело заболев, он вскоре скончался.

Первый день службы нового начальника подходил к концу.

Но генералу Кутузову предстояло знакомство и с другими важными делами. Дав распоряжение о подготовке к следующему дню строевого смотра и объявлению на вечерней «повестке» приказа о вступлении его в должность директора корпуса, Михаил Илларионович взял лист бумаги и почерком твердым, хотя и не очень разборчивым, написал рапорт на имя императрицы о вступлении в должность директора кадетского корпуса.

День 27 сентября 1794 года в Петербургском сухопутном шляхетском кадетском корпусе выдался необычным. Занятия были отменены. Воспитанникам приказали привести себя в надлежащий вид. Сторожам, дворникам, истопникам и прочему рабочему люду — готовить хозяйство корпуса к смотру. Холопы, спавшие вместе с любимыми собаками барчуков на полу у кроватей и изгнанные вместе с ними специальным распоряжением императрицы, «дабы впредь нечистоты и блох истребить», вновь получили доступ к своим господам. Работа же им предстояла немалая. Нужно было тщательно почистить и привести в порядок кафтаны и камзолы, штаны и штиблеты, галстуки и перчатки, а также епанчи. Следовало пришить недостающие пуговицы, почистить их огромное количество, а также довести до блеска гербы, бляхи и позументы. Требовалось вымыть голову барину, завить и напудрить его волосы, собрав их в косу; подготовить помаду, пудру и прочие парфюмерные принадлежности к завтрашнему дню. И конечно же, надо было осмотреть, вычистить и смазать оружие: шпаги, алебарды и фузеи.[115] Гренадеры готовили шапки, фузелеры — шляпы. Было приказано навести порядок и в камерах: разложить по полкам вещи, убрав их из-под постелей и кроватей.

Крепостные работали с утра. Немалые хлопоты выпали и на долю уборщиков. Вместе с кадетами-мещанами они натирали до блеска полы, мыли окна, вытирали пыль и грязь с многочисленных скульптур и бюстов; приводили в порядок «говорящие стены», чистили и прибирали строевой плац и луг, не забывая при этом и о столовой. Вечером надзиратели, убедившись еще раз в полном порядке внешнего облика подчиненных, объявили на вечерней «повестке» о вступлении в должность директора корпуса генерал-поручика Михаила Илларионовича Голенищева-Кутузова. Тут же были сообщены его краткие биографические данные, которые теперь надлежало помнить кадетам так же, как биографию императрицы, наследника престола Павла, близких им вельмож, а также надзирателя возраста, которого они слушали теперь с раскрытыми от изумления ртами. Впрочем, многие из кадет уже пытались «познакомиться» с новым директором, проникая под различными предлогами в главное здание корпуса, откуда нещадно выдворялись дежурным офицером. Удрученные таким поворотом дел юноши «гужом валили» к непререкаемому авторитету — кадету старшего возраста, всезнающему Карлуше Толю. Невысокого роста, светловолосый, с живыми выразительными глазами юноша с завидной увлеченностью рассказывал о боевых делах и столь опасных ранениях нового начальника. Наговорившись, умиротворенные отроки отходили ко сну.

Второй день пребывания Кутузова в корпусе начался для его персонала необычно. К удивлению спящих дежурных аббатов и унтер-офицеров, директор корпуса сам шел по камерам, сопровождая барабанщика, производившего подъем. Кадеты, глянув на вошедших, начинали нещадно трясти спящих товарищей. Подъем шел хаотично. Впрочем, ничего другого ожидать было и нельзя: дежурные спали сами. Бросалось в глаза и отсутствие должного порядка в камерах, несмотря на проведенную накануне уборку: фамилии унтер-офицеров на красных досках, висевших в каждой камере, написаны не были. Не были заполнены и черные доски с указанием фамилий кадет, оставленных по лености на второй год в классе. Прикроватные бирки с именами кадет были перепутаны. Обмундирование в беспорядке разбросано, и потому полусонные дети и подростки, одеваясь в спешке, натягивали на себя не то, что надо.

Не обошлось и без казусов. По установленному порядку обувь воспитанников собирали на ночь в специальное помещение, где ее чистили, сушили и к подъему выставляли у дверей камер. Однако нерадивые денщики расставили обувь кое-как. Нельзя было без улыбки смотреть на то, как некоторые из юнцов, усердно поющих молитву в строю, одеты были в спешке в сапоги «на одну ногу».

Новый директор, спокойно взирая на происходящее, в отличие от других проверяющих, не кричал, не ругался, не делал замечаний. Генерал понимал — порядок надо наводить «сверху».

Особенно долго Михаил Илларионович задержался в камерах младших групп, несмотря на то что порядка здесь было больше. Женщины-попечительницы, в отличие от своих коллег — надзирателей-мужчин, в исполнении своих обязанностей были более прилежны. Глядя на поднимающихся малышей, Кутузов, вероятно, с тоской вспоминал своего единственного сына, ушедшего из жизни во младенчестве. Смерть Николеньки осталась на всю жизнь незаживающей раной. Будучи послом в Константинополе, Кутузов старался не замечать насмешливых взглядов мусульман, пренебрежительно относящихся к «бездетным» мужчинам (дочерей по законам ислама за людей не считали).

Утром того же дня кадеты вновь встретились с новым шефом, на сей раз в столовой. Перед директором корпуса в нечетком строю, но с барабанным боем проследовали все пять возрастов, построенных по камерам. При этом нельзя было не заметить, что некоторые из барабанщиков, едва доведя строй до столовой, опрометью мчались для сопровождения очередной группы, что говорило или о неподготовленности барабанщиков в этих камерах, или о плачевном состоянии их барабанов.