Евгения Гутнова - Пережитое Страница 58

Так что в компании своих друзей я чувствовала себя такой же молодой и беззаботной, как они, не отставая от них в общих развлечениях — вечерах, домашних встречах с друзьями и т. д. Впервые за всю свою жизнь я смогла преодолеть здесь комплекс своей «неполноценности», почувствовала себя на равных с моими разношерстными товарищами, как-то ожила и распустилась. Годы с 1934 по 1937 были счастливыми в моей жизни и, как мне казалось, безоблачными.

Глава 18. Мои друзья и товарищи. Быт истфака до 1937 года

Моя жизнь на истфаке проходила как бы в нескольких сферах общения. Так, вскоре после начала учебы я оказалась в тесном кругу самых близких друзей, с которыми все больше и больше сближалась и дружбу с которыми сохранила навсегда. Это были интеллигентные юноши и девушки, увлеченные историей, остроумные, ироничные, веселые. В университете я приобрела двух новых подруг на долгие годы. Первая из них Лена (Елена Михайловна) Штаерман, ставшая потом очень крупным советским ученым-античником, была оригинальным и во всем своеобразным человеком. Не очень красивая, она, однако, отличалась удивительной женственностью, тонким и разнообразным умом, исключительными способностями, с ней было очень интересно говорить об истории и политике. Нас связывала сначала чисто интеллектуальная дружба, и лишь постепенно, к концу учебы, мы стали, что называется, задушевными подругами.

Кира (Кира Николаевна) Татаринова была совсем другим человеком. Моложе нас на три года (начала учиться с нами в семнадцать лет), она в ту пору представляла собой высокую, не слишком худую девушку с миловидным личиком и густой каштановой косой — серьезную, уравновешенную и рассудительную. Кира не отличалась таким блеском, как Лена, но была веселым, легким человеком, достаточно способным, чтобы хорошо учиться, и по-своему умным. Главное же, что привлекало к ней, — это ее необычайная искренность, честность, надежность как товарища и друга. А что немного раздражало, так это ее «добродетельность» во всех отношениях, которой она несколько гордилась, и привычка читать всем наставления, в чем-то наивные, как нам казалось. Это, однако, не мешало нам быть друзьями и получать удовольствие от общения с ней. Кира впоследствии успешно защитила кандидатскую диссертацию и оставалась всю жизнь прекрасным и уважаемым вузовским преподавателем.

Вскоре наша троица оказалась втянутой еще в несколько компаний. Но еще раньше мы познакомились со Славой Ждановым — тонким, болезненным юношей с исключительно благородным, по-своему красивым лицом, внуком известного до революции историка Жданова и сыном крупного советского инженера-металлурга. Мать его была бельгийка. Умный, образованный, начитанный и талантливый человек, прекрасно воспитанный, выглядевший белой вороной на общем истфаковском фоне, Слава обещал стать крупным ученым, и, наверное, стал бы им, если бы смерть не унесла его в 1941 году, когда ему было двадцать четыре года: ревмокардит, которым он страдал с детства, тогда не умели лечить. Болезненно скромный и застенчивый, в больших очках он ко всем обращался на вы, что было для нас непривычно. Слава вскоре подружился с Кирой и Леной, а на втором или третьем курсе женившись на Лене, вошел в нашу компанию.

Еще одним ее членом стал Саша Гуревич, погибший на фронте в 1943 году. Выходец из очень интеллигентной еврейской семьи врачей, в то время, когда я его узнала, он был веселым, беззаботным, любопытным парнем, во все совавшим свой длинный нос, любившим посплетничать, остроумным и приятным в компании. Саша обладал большими способностями, но некоторая ленца, скептицизм по отношению к нашим учителям и науке, отсутствие честолюбия мешали ему хорошо учиться. С ним было интересно и весело: он много знал, любил рассказывать, и мы все с ним очень дружили, особенно на первом курсе. Я же сохраняла дружеские отношения и после, переписывалась с ним, вплоть до его гибели. Саша был понемногу влюблен во всех девушек истфака, в том числе и в меня. Но несмотря на это, умел оставаться добрым другом, без всяких претензий на взаимность, что очень привлекало меня к нему.

Следующий, более дальний для меня круг общения был зато и более широким. С одними его членами я была связана через Лену, с другими — через Киру.

Ленины друзья составляли триумвират. Алеша Севрюгин, Леня Величенский и Толя Радзивилов были хорошие, интересные ребята, несколько иного, чем мы, склада: думающие, однако, настроенные скептически в отношении учебы, да и вообще нашей жизни, они чуть бравировали внешней грубостью, развязностью, умением выпить, потанцевать. Судьба их оказалась довольно печальной. Леша Севрюгин, женившийся позднее на одной из наших сокурсниц — Нине Мурик, с начала войны оказался на фронте, провоевал всю войну и 9 мая 1945 года в Берлине уже после подписания капитуляции был убит снайперским выстрелом из окна. Леня Величенский стал талантливым журналистом, долгое время после войны работал в США корреспондентом ТАСС, но умер от рака еще совсем молодым. Толя Радзивилов, самый невзрачный из этой компании, смотревший в рот обоим своим товарищам, преподавал в каком-то военном учебном заведении.

Были у меня на курсе другие приятельницы и приятели. Одно время я очень дружила с Вандой Мошинской, тоненькой, немного претенциозной девочкой, дочерью старого польского социалиста, с которым она меня познакомила. Ванда была занятная, и наши отношения с ней сохранялись до конца учебы, но потом, не знаю почему, прервались и после войны уже не возобновлялись. Я узнала о ее смерти несколько лет назад.

Наконец, более или менее тесные отношения сложились у нас с еще одним «триумвиратом» мальчиков, в который входили Изя Лернер, ныне видный деятель Академии педагогических наук, Юра Флит и Толя Георгиев. Эта группа претендовала на то, чтобы быть «мозговым трестом» курса. Все они и в самом деле, каждый по-своему, были талантливы и очень хорошо учились. Самым блестящим следует признать Толю Георгиева. Черноволосый, смуглый юноша с живыми, всегда блестящими глазами, он очень хорошо закончил истфак и во время войны сделал столь же блестящую карьеру журналиста-международника. Но, до победы он скоропостижно скончался от сердечного приступа — видимо, переработал.

Юра Флит, племянник известного советского ученого-франковеда В.М.Далина, серьезный, углубленный в науку юноша, имел склонность к философии и после окончания нашей кафедры поступил в аспирантуру уже по этой специальности (хотя мог бы остаться и у нас), предопределив этим свою печальную судьбу. К моменту защиты диссертации по Гегелю, Юра был женат, обременен семьей. Когда началась «космополитная» кампания и он нигде не мог устроиться на работу, ему пришлось преподавать основы марксизма-ленинизма в Орехово-Зуевском пединституте, где он и застрял на всю жизнь, погубив свой большой талант. Юра умер несколько лет тому назад.