Алексей Карпов - Юрий Долгорукий Страница 58

Это означало раскол Русской церкви.

Климент всеми силами старался произвести благоприятное впечатление на участников церковной полемики и переманить колеблющихся на свою сторону. Известно, например, о его переписке со смоленским князем Ростиславом Мстиславичем. Сохранился текст его послания смоленскому пресвитеру Фоме («Послание, написано Климентом, митрополитом рускым»), в котором он пытался снять с себя обвинения в тщеславии и славолюбии, доказать, что не стремится к власти, но лишь подчиняется обстоятельствам и Божьей воле. (Правда, послание это дошло до нас в испорченном виде: отдельные его части перепутаны местами, а само оно, как явствует из заголовка, было истолковано неким «Афанасием мнихом», и потому трудно судить, что в сохранившемся тексте принадлежит Клименту, а что — его позднейшему толкователю{185}.) И все же текст этого послания показывает киевского митрополита человеком волевым и решительным, отнюдь не лишенным честолюбия и умеющим утвердить свою точку зрения и убедить оппонента в собственной правоте.

«…Ты говоришь мне, что я ищу славы, — писал он Фоме. — Вот, я назову тебе желающих славы — это те, которые присоединяют дом к дому и села к селам, приобретают изгоев и сябров (зависимых крестьян. — А.К.), борти и пожни, пустоши и пашни. От всего этого я, окаянный Клим, вполне свободен; но вместо домов и сел, бортей и пожней, сябров и изгоев — 4 локтя земли, чтобы могилу выкопать, и эта моя могила на глазах у многих. И если я свой гроб вижу ежедневно по семь раз, то не знаю, с чего бы это мне тщеславиться, — ведь нет мне иного пути до церкви, как только мимо могилы…»

Обычай своими руками сооружать гроб для будущего погребения и держать его у себя на виду соблюдали многие известные подвижники прошлого. Киевский митрополит стремился подражать им. Как и они, он готов был отвергнуть земные богатства, всячески подчеркивал собственное нестяжательство. Но вот в отношении стремления к славе не мог говорить о себе с такой уверенностью.

«А если бы я захотел славы, то это не было бы удивительным, — продолжает он, — ибо, по словам великого Златоуста, богатство презрели многие, а славу — никто. И тогда прежде всего, по мере своих сил, я искал бы власти, но Ведающий сердца и утробы, Он один знает, сколько я молился, чтобы избавиться от нее…» И затем еще раз о том же: «Славы же и власти желают не только миряне, но и монахи; и стремление к ним преследует нас до гроба. Если даже кто из нас и глубокой старости достигнет, то и тогда никак славолюбия оставить не может…»

Но убеждения и логика помогали плохо. В борьбе со своими противниками Клименту приходилось главным образом прибегать к помощи киевского князя. По словам летописца, он всячески «научал» князя Изяслава, а также каких-то других «своих поборников» против епископа Нифонта — признанного главы враждебной ему «партии». Изяслав же и без того не мог простить новгородскому владыке попытку заключения мира с Юрием. В следующем, 1149 году киевский князь и митрополит вызовут Нифонта в Киев и поместят его в Печерском монастыре. Здесь новгородский епископ пробудет до вступления в Киев князя Юрия Долгорукого в августе того же года{186}. По-видимому, к этому времени относятся адресованные Нифонту грамоты константинопольского патриарха Николая IV Музалона: «патриарх же приела к нему грамоты, блажа и (его. — А.К.) и причитая к святем его, — свидетельствует киевский летописец, — он же боле крепляшеться, послушивая грамот патриаршь»{187}.[48]

По всей вероятности, речь не шла о заточении в полном смысле этого слова. Нифонта лишь удерживали в Киеве, не давали возможности вернуться в Новгород. В Печерском же монастыре он чувствовал себя вполне свободно. По-видимому, монастырские власти, и прежде всего игумен Феодосии, сам грек по национальности, в его конфликте с князем и митрополитом были на его стороне.

В нашем распоряжении имеются сведения о том, что митрополит Климент и епископ Нифонт находили возможность вполне мирно беседовать друг с другом. Люди высокообразованные, они обсуждали, в частности, догматические вопросы. Запись некоторых их бесед сделал иеромонах новгородского Рождество-Богородицкого Антониева монастыря Кирик, автор знаменитых «Вопрошаний», который, по всей вероятности, сопровождал епископа Нифонта в его поездке в Киев. Он задавал вопросы Нифонту о разных казусах, касающихся богослужения и поведения священника, и записывал ответы, а иногда — и те комментарии, которые давал митрополит Климент{188}. Но эти беседы ученых богословов касались вещей отвлеченных и по большей части второстепенных. В главном же — отношении к Византийской церкви и возможности избрания митрополита собором епископов — примирение между ними было невозможно.

Сближение Юрия и Нифонта в конце лета — начале осени 1147 года происходило на фоне их взаимного неприятия как собственно митрополита Климента, так и той политики, которую проводил князь Изяслав Мстиславич. В этой связи, между прочим, напрашивается предположение, что именование Нифонта архиепископом во время его поездки в Суздальскую землю, связано с обстоятельствами избрания Климента на киевскую кафедру. Нифонт мог быть возведен в этот сан константинопольским патриархом как старший среди всех епископов, не признавших Климента и сохранивших верность Константинопольскому патриархату. Во всяком случае, его преемник на новгородской кафедре Аркадий этого титула иметь не будет,

…Так Юрию Долгорукому удалось нащупать уязвимое место в киевской политике Изяслава Мстиславича. Сделав ставку на митрополита Климента, тот попытался объединить вокруг себя национальные силы в Русской церкви. Но последние к середине XII столетия были еще слишком слабы. Нарушение же традиционных связей Киевской митрополии с Византией оттолкнуло от киевского князя многих из тех, кто в принципе был готов поддержать его. И Юрий в своей дальнейшей борьбе за Киев будет опираться не только на поддержку Константинополя и не только на грекофильствующие, враждебные Изяславу круги в самом русском духовенстве, но и на тех, кто был заинтересован в восстановлении прежних порядков, в преодолении возникшего по вине Изяслава церковного кризиса.

ВТОРЖЕНИЕ

Отказавшись от мира с Новгородом, Юрий поставил себя в непростое положение. Зимой 1148/49 года князь Изяслав Мстиславич приступил наконец к осуществлению своего плана по вторжению в Суздальскую землю.

Не позднее января он выехал в Смоленск к брату Ростиславу. В Киеве Изяслав оставил младшего брата Владимира, в Переяславле — сына Мстислава. Войску же повелел следовать «по собе» в Смоленск, где и «снятися», то есть соединиться, со смоленскими полками.