Николай Задонский - Денис Давыдов (Историческая хроника) Страница 58

– Сомнительно все же, чтобы государь даже это разрешил, почтеннейший Николай Николаевич, – вздохнул Денис. – Вам известно его отношение ко мне…

Раевский опять задумался.

– Гм… Я, правда, не совсем уверен, – медленно произнес он, – но склонен думать, что при теперешних обстоятельствах, пожалуй, можно будет обойтись и без государя.

– Как? Каким образом? – оживился Денис.

– Небольшой обходный маневр, – улыбнулся Раевский. – Попроси князя Петра Ивановича, чтобы ходатайство о твоем переводе в Ахтырский полк он написал на имя военного министра. Я Михаилу Богдановича достаточно знаю. Он умен и тонок, а посему не пожелает подавать лишний повод для неудовольствия со стороны Багратиона и будет склоняться просьбу его уважить.

– Опять сомнительно, – заметил Денис, – чтоб военный министр взял на себя разрешение вопроса о выходе из гвардии.

– Знаю, знаю. Слушай дальше! – продолжал Раевский. – . Государь, насколько известно, в Вильно еще не приезжал, зато там обретается начальствующий над всей гвардией великий князь Константин Павлович. И ежели он, по просьбе Ермолова, коему оказывает благоволение, скажет Барклаю, что ничего против твоего перевода не имеет… Догадываешься теперь?

– Быть вашему превосходительству в дипломатах! – воскликнул сразу повеселевший Денис. – План блистательный! В успехе не сомневаюсь!

– Радоваться-то, положим, рановато… Как еще удастся! Да что князь Петр Иванович скажет!

– Подобного рода просьбы, как моя, у него всегда сочувствие находят, – уверенно отозвался Денис. – Душевно благодарствую за помощь и совет, почтеннейший Николай Николаевич.

Князю Багратиону давно уже было известно стремление Дениса к самостоятельным действиям. Догадаться, с какими целями добивается адъютант перевода в Ахтырский полк, не представляло труда.

– Что? По вольной волюшке соскучился? – спросил, усмехнувшись, Багратион.

Денису пришлось признаться. Горячие доводы его были дельны. Мысль о возможности создания из армейских войсковых частей отдельных отрядов князя заинтересовала. В настоящее время, конечно, об этом нельзя и заикаться, а в дальнейшем, смотря по обстоятельствам, можно будет попробовать создать такой отряд. Понравилась и уверенность, с какою Денис готов был взяться за дело. Да и то обстоятельство, что он добровольно решил снять гвардейский мундир, свидетельствовало о чистых помыслах и искренних убеждениях. Ведь на возврат в гвардию ему нечего надеяться!

– Желание твое похвально, душа моя, – мягко сказал Багратион, – но подумал ли ты о последствиях сего поступка?

– Подумал, ваше сиятельство! Перевод в полк армейский лишает меня преимуществ гвардейского офицера, зато позволяет надеяться на другие…

– На какие же?

– Встретить прежде других дерзкого неприятеля на бранном поле и, ежели в дальнейшем представится случай, оказать отечеству более отличные услуги… Поверьте, князь, я бы не осмелился утруждать вас своей просьбой, если б не надеялся с большей пользой проявить свои способности там, чем здесь.

– Хорошо, – сказал Багратион, – я сегодня же, как ты просишь, сообщу военному министру… Можешь и впредь полагаться на полное мое содействие.

В ту же ночь князь собственноручно написал Барклаю следующее:

«Адъютант мой, лейб-гвардии гусарского полка ротмистр Давыдов, желая предстоящую кампанию служить во фронте, чтобы с тем вместе встретить новые случаи оказать военные способности свои, просит о переводе в Ахтырский гусарский полк. Уважив его желание, основанное на толико похвальном намерении и готовности оправдать его самим делом и за неимением способов содержать себя в корпусе гвардии по весьма небогатому состоянию, покорнейше прошу вашего превосходительства испросить на перемещение Давыдова в Ахтырский гусарский полк высочайшее соизволение. При сем случае, вменяя в обязанность свидетельствовать о достоинствах офицера сего, служившего несколько кампаний при мне и при других начальниках с отличной честью, я покорнейше прошу вашего высокопревосходительства довести до сведения его императорского величества признательность мою к отличным заслугам Давыдова и, исходатайствовав высокомонаршее воззрение на Службу его при перемещении в полк, испросить старшинства настоящего чина»21.

Дальше все произошло так, как предполагал Раевский.

Военный министр находился в Вильно, где располагался штаб первой армии. Денис отправился туда с письмом князя сам. Он решил не вручать письма до тех пор, пока не повидается с Ермоловым, дивизия которого стояла в окрестностях города.

Алексея Петровича застал поздно вечером в небольшом загородном помещичьем доме. Ермолов сидел за столом, заваленным бумагами, и беседовал с незнакомым худощавым, скромным по виду, армейским подполковником.

– Вся надежда на вас, Алексей Петрович, – говорил подполковник, – вы меня знаете… Я не из-за личной выгоды стараюсь, мне интересы отечественные дороги…

– Верю, верю, голубчик, все, что будет в моих силах, сделаю, – обещал Ермолов. – Ежели военный министр не решит дела по справедливости, то постараюсь доложить государю…

Офицер откланялся, ушел. Оставшись вдвоем с Денисом, Ермолов пояснил:

– Вот тебе опять случай для размышления! Офицер сей, Кабанов, имея большие познания в артиллерийском деле, устроил год назад новые прицелы к орудиям. Я сам их испытывал и свидетельство дал, что кабановские прицелы во всем превосходят английские и немецкие, принятые у нас до сей поры… А наши эксперты – немцы отдали предпочтение Фицтуму, прицелы коего никакого интереса не представляют… Почему же, спрашивается? Да потому, во-первых, что сей Фицтум их собрат, а во-вторых, приходится родственником господину военному министру.

– Неужели Михаил Богданович способен на поступки в ущерб делу?

– Да ведь все они, иностранцы, одним мирром мазаны, друг друга тянут, – сердито отозвался Ермолов. – Ну, да там видно будет. Рассказывай про себя.

Давыдов подробно изложил свое дело. Алексей Петрович, как и ожидал Денис, от помощи не отказался.

– Вовремя ты приехал, – заметил он, выслушав Дениса. – Через две недели ожидают государя, тогда, пожалуй, поздно будет. При нем ни военный министр, ни великий князь самостоятельно решать твое дело не согласятся. А теперь попробуем. Завтра же с его высочеством поговорю.

Бездарный, вздорный и трусливый великий князь Константин Павлович, будучи смертельно напуган убийством отца, старался всеми силами снискать себе популярность в гвардейской среде. Таких смелых в суждениях и острых на язык людей, как Ермолов, великий князь побаивался и держался с ними предупредительно и любезно.