Илья Давыдов - Юность уходит в бой. Страница 59

Этот глухой лесной хутор давно служил пристанищем для окруженцев и тех, кому удавалось бежать из плена. Мы с комиссаром и начальником разведки выехали туда. Там и встретили группу из Могилевского сыпнотифозного госпиталя концлагеря, которую возглавлял бывший военный прокурор 101-й танковой дивизии Михаил Ипатьевич Каменщиков. Вместе с ним наш отряд пополнили два бывших московских ополченца — работник министерства лесной промышленности Иван Иванович Желанов и инженер-нефтяник Дмитрий Петрович Сергеев, — главный механик завода «Анти-Дюпон» Ефим Соломонович Файтельсон, спасшийся от расстрела в концлагере случайно, успев придумать иную фамилию и отчество, и Михаил Хитров. Кроме них Ипатьич привел богатыря-борца Рахима Ибрагимовича Вельшакова, Джафара Дианова, Рустама Каримова и других, которых немцы пытались заставить служить в полиции.

И. И. Желанова я забрал в санчасть. Уже немолодой, рыжеволосый, с лукаво поблескивающими глазами на открытом лице, Иван Иванович оказался мастером на все руки и стал незаменимым санитаром. И что не менее важно, несмотря на слабое здоровье, он был всегда бодр, умел интересно рассказывать всякие смешные истории, создавал у раненых хорошее настроение в самые трудные для них минуты.

* * *

Зима наступила рано — сухая и морозная. Наращивая удары по врагу, партизанские отряды, в том числе и «Славный», направляли свои главные усилия на то, чтобы постоянно нарушать сообщение на железных дорогах Рославль — Брянск — Гомель — Кричев — Унеча. Все они [201] проходили вокруг клетнянского леса. У В. В. Рыкина упрочились связи с подпольщиками Рославля, Унечи и Почепа, появились свои люди в Орше и в Витебске. В то время как мы громили вражеские гарнизоны в Мужиново, Вельжичах, Акуличах и Алени, бригады «За Родину», клетнянцы, «неустрашимые» и другие соединения наносили удары по гарнизонам Коршова, Бульшева, Издешич. Отряд имени Лазо атаковал железнодорожную станцию Пригорье, а затем Понятовку, бригада имени Котовского совместно с другими соединениями разгромила крупный немецкий гарнизон в Пеклино, что находится на шоссе Рославль — Брянск.

В северной части клетнянского леса и у нас под Мамаевкой действовали аэродромы. В некоторые ночи они принимали по нескольку самолетов. Западнее нас, у Николаевки, работал другой аэродром, обслуживавший партизанское соединение А. Ф. Федорова...

Знали об этом оккупанты? Если нет, то, очевидно, догадывались. Они усилили воздушную разведку, предприняли несколько попыток забросить в наш и другие отряды своих агентов, стали устраивать засады, чтобы захватить живого партизана. Появились и другие симптомы резкого повышения активности гитлеровцев. Сначала на крупных, а затем и на небольших железнодорожных станциях, расположенных поблизости от клетнянского леса, стали выгружаться немецко-фашистские войска с артиллерией и танками. Не трудно было догадаться, что противник готовит против нас крупную карательную операцию. Пока разведчики добывали нужные сведения, остальные партизаны тоже не сидели без дела. Вдохновляющим фактором для них в этот период явилось наступление наших войск под Сталинградом. Сообщение о нем наши радисты приняли ночью. 20 ноября я находился вместе с ними. Мы не выдержали, распахнули дверь землянки и на весь лагерь закричали «ура!». Вскоре возле нас собрался весь отряд. Даже раненые пришли из санчасти. Толбузин и Поляков включили свою «Белку» на полную мощность, чтобы каждый мог слышать сообщение Совинформбюро о крупном наступлении советских войск.

На следующий день во всех отрядах, находившихся в клетнянском лесу и даже в некоторых ближайших населенных пунктах, прошли митинги. А вечером на нашей [202] базе состоялось совещание руководителей партизанских отрядов. Они обменялись информацией о противнике. Выяснилось, что многие отряды уже сейчас испытывают сильный нажим регулярных немецких войск. Командиры приняли решение одновременно на разных участках нанести удары по железнодорожным узлам, чтобы затруднить переброску вражеских войск. Эта операция, согласованная с командованием Западного фронта и Центром, была намечена на 29 ноября. Боевые участки распределили так: отрядам, расположенным на севере, отводились дороги Рославль — Брянск и Рославль — Кричев, южным и восточным — Брянск — Гомель, бригаде «За Родину», нашему соседу, — железнодорожная станция Жудилово, «Славному» — Белынковичи. Станцию Костюковичи, находившуюся севернее нас, должны были атаковать черниговские партизаны. Чтобы выйти в заданный район, «Славному» предстояло скрытно совершить марш-бросок на сто с лишним километров. Не меньшее расстояние необходимо было преодолеть и некоторым другим отрядам.

«Славный» двигался по заброшенным лесным просекам, в обход населенных пунктов. Бойцы, чередуясь, то шли на лыжах, то ехали на санях, чтобы сберечь силы. Все знали: бой предстоит тяжёлый. Правда, была у нас некоторая надежда на облегчение: станцию и мост охраняли насильно мобилизованные солдаты французского батальона. Больше того: узнав о крупном наступлении наших войск под Сталинградом, многие из них решили уйти к партизанам. Об этом рассказал их специальный парламентер, с которым подполковник Рыкин встретился в Подлужском хуторе незадолго до нашего выхода в район проведения операции.

Мне довелось быть участником переговоров с французом, доставленным агентурной группой младшего лейтенанта Герасима Грибкова (Геннадия) и сержанта Сергея Константинова. Кажется, его звали Жан Жане. Молодой, жизнерадостный уроженец парижского предместья сообщил нам следующее. Когда наци объявили о создании добровольческого батальона, никто из французских парней на сборный пункт не явился. Тогда они насильно мобилизовали их, угрожая арестовать родных. Во избежание неприятностей для родственников французские солдаты хотели бы теперь, чтобы партизаны инсценировали нападение на них и «захватили их в плен». [203]

Рыкин и Шестаков, разумеется, не могли слепо следовать плану, подсказанному Жаном Жане. В конце концов он мог сам стать жертвой вражеской провокации. И опыт не обманул их. Когда наши бойцы ворвались на станцию, ответная стрельба открылась отнюдь не поверху. Жан, находившийся возле майора, пришел в отчаяние. Он стал кричать, призывая своих соотечественников прекратить огонь. Потом быстро побежал к казарме, выкрикивая ругательства. Но вскоре — упал. Когда наши ребята вытащили раненого Жана из-под огня, он, вытирая слезы, сокрушенно сказал:

— Там не француз! Там — наци!

Впрочем, это стало ясно и без его слов. Хорошо, что командир с самого начала не поддался соблазну легко завладеть казармой. Упорный бой длился более трех часов. Немецкие солдаты, сидевшие в укрытиях, которые даже с прямой наводкой не пробивало наше 45-миллиметровое орудие, простреливали каждый метр на подступах к станции.