Максим Северин - Я дрался в Афгане. Фронт без линии фронта Страница 59

— Всего нас было 27–28 человек во взводе. Сперва я был командиром отделения, а через полгода сменил ушедшего на дембель парня на должности помощника командира взвода в звании старшего сержанта. У нас на заставе стояли: 82-мм батальонный миномет, две БМП-2, крупнокалиберный пулемет НСВ-12,7 «Утес», и все. Вначале, правда, у нас стояли и две 120-мм самоходки «Нона», был и корректировщик, но потом, когда дислокация главных сил душар передвинулась от Кабула, их перевели в Кабул. Оружие применяли по необходимости: все зависело от обстрелов.

С нами служил один парень по прозвищу Хохол, так он был таким специалистом в технике, что запросто мог разобрать и собрать «бээмпэшку» до болта, ремонтировал не только наши машины, но и у соседей. Ротный зампотех не соображал столько в технике, сколько он, причем разбирался во всем. Тогда на БМП только пошли топливные насосы высокого давления, так он и с ними быстро «подружился». Он в шутку иногда кричал, что он «бендеровец», мы его ловили и, завалив в окоп, несильно лупили — все было на уровне шутки, просто надо было подурачиться и развеяться.

Вокруг каждой из наших застав стояло много сигнальных мин, на самых опасных направлениях стояли боевые. Жить хотелось сильно. На одного часового полагаться не приходилось, ночью он мог и заснуть на посту, мины давали какую-то подстраховку.

— В боях с душманами часто приходилось участвовать?

— У курилки мы собирали как своеобразные трофеи хвосты выпущенных по нам душманами реактивных снарядов, падавшие неподалеку, коллекция получилась неплохая. Честно скажу, что в сравнении с мужиками мы были в Афганистане на «познавательной экскурсии».

2-му взводу доставалось сильнее — душары их побольше трепали. Этим ребятам доставалось не дай бог! Полтора года они прожили без света, по месяцу могли не спускаться в баню: если спуститься в баню, то на день на посту оставалось всего четыре человека. А разведка у врага была отлажена прекрасно — они ведь были дома и прекрасно знали обо всех наших передвижениях.

Неподалеку от нас, в кишлаке, стоял афганский ХАД[2]. Наши офицеры дружили с афганскими военными, иногда заходили в гости, отмечали праздники. Хадовцы помогали им доставать водку и пили вместе с ними. Когда афганцы идут в сопровождении, им ведь глаза не закроешь и уши не заткнешь, поэтому информация о нас часто «утекала» душманам.

Когда мы засекали точку, с которой пошли пуски по Кабулу, мы эти места обрабатывали — могла выдвинуться «бээмпэшка». Пусковые установки у душманов все были мобильные — как правило, в кузове пикапа устанавливались 3–4 направляющих для эрэсов. Сделав пуск, машина сразу же уезжала, так же стреляли и по нам.

Однажды ребята из разведвзвода по информации о подходе каравана, полученной от ХАД, вышли в засаду и расстреляли колонну душар. Сперва уничтожили шедших спереди и позади, а потом подавили сосредоточенным огнем сопротивление остальных, у нас тоже ранило одного парня. На примере этой группы душманов я впервые увидел, сколько там «левых ребяток», которые родом были явно не из Афганистана. Тогда, в 1985-м, в Кабуле можно было встретить множество иностранцев непонятного происхождения, не знавших ни местного фарси, ни пушту, а понимавших лишь английский, многие из них были иностранными наемниками.

Про бои я могу рассказать немного, так как мало в чем участвовал, постоянно выходили на задания наш разведвзвод, спецы, санинструктор. Санинструктора снимали ротного, который был первым человеком, у нас взводного не было, взводные санинструкторы вообще были только у разведчиков и спецов, ходивших отдельными взводами — агээсники, минометчики.

Позиции 2-го взвода пару раз штурмовались душарами. Но, видимо, им давали ошибочную информацию, потому что они поднимались на полгорки и, натолкнувшись на сильный огонь, отходили обратно.

Хадовец рассказывал нам о том, что в кишлаке у подножия гор жили местные парни, которые из винтовки со ста метров попадали в монетку. Они очень бережно относились к оружию и боеприпасам, ведь все это они носили на плечах. Это у нас: приехали несколько машин и привезли боеприпасов, только на нашей заставе лежало несколько десятков ящиков с боеприпасами, из них тонн тринадцать 120-мм снарядов к «Нонам», страшно представить, что произошло бы, попади «эрэска» туда.

Под прямой обстрел эрэсами наша застава попадала пару раз. К счастью, стрелял враг не очень точно — большинство снарядов разорвалось у подножия горы, а так больше доставалось пустому кишлаку, а не нам.

В 1985–1987 годах все шло к тому, что особенно крупных операций проводилось не так много, как вначале. Только в 85-м мимо нас проходила по трассе Кабул — Гардез на боевое задание колонна в 120–130 машин боевой техники, не говоря об автомашинах с мотострелками, эта колонна проходила около часа. Тогда выступали почти до пакистанского Пешавара. Скорость движения колонны была максимум 30 километров в час: впереди колонны всегда шел танк-тральщик или БТС (бронетранспортер саперный), потому что мины-«итальянки» могла обнаружить только собака, а времени на разминирование собаками не было.

Довелось мне и увидеть, что такое авиация. Наши штурмовики обрабатывали кишлак. Сверху на это красиво смотреть, но я не завидовал тому, кто находился там, в кишлаке, и не хотел бы никогда туда попасть.

Как-то мы стояли на разводе, и вдруг в нескольких сотнях метров от нас упал реактивный снаряд, так офицер упал, словно в мультфильме, — сперва упал он, а затем на его голову упала его же каска, вот как бывало страшно. Даже когда снаряды рвались километрах в полутора, то все равно думалось, что вдруг душманы сделают поправку и засадят РС прямо в наш склад боеприпасов, и нашей горки не станет — инстинкт самосохранения работал всегда.

Меньше начали бояться где-то с середины службы, когда пообвыклись, тогда мы стали наглее, на многое было начихать.

Я всегда вспоминаю «бачат» — детишек из соседних кишлаков, неплохо разговаривавших по-русски, одному из них было лет 12. Они все кричали: «В Союз! В Москву! Учиться!» — у них было такое желание учиться, такая тяга к жизни. В первые годы войны погибло немало мирных жителей, я этого не видел, но понимал, что когда складывается ситуация, при которой выбор стоит между тобой и между тем же самым бачой, то в любом случае выбор падет на бачу, а не на меня. Я рад, что не видел крови. Тяжело было смотреть на ребят, приходивших с густыми бородами, голодными и оборванными после полуторамесячных рейдов по горам.

Я поначалу не знал, какую опасность представляют ядовитые пауки фаланги и скорпионы, которых повсюду было полно. Я увидел фалангу и, потянувшись к ней, спросил у товарища, что это за паук, тот вовремя остановил меня, сказав, что у них сейчас как раз брачный сезон, когда они наиболее ядовиты, и если я возьму в руку этого паучка, то меня уже не откачают, а противоядия нет.