Джулиан Ассанж - Джулиан Ассанж: Неавторизованная автобиография Страница 6

В общей сложности я посещал более тридцати школ. Такова была наша жизнь, в которой постоянство выражалось в стиле и ценностях, а не в том, чтобы парковать машину в одном и том же месте или вовремя возвращать долги. Позже такое бродячее существование приобрело более истеричный характер, и мы с матерью стали похожи на беглецов. Но вначале все казалось восхитительным, а главное – давало мне ощущение, что я в состоянии справиться с любыми проблемами. Насколько я помню, мы с мамой и Бреттом без страха шли навстречу новым приключениям. У меня было счастливое детство, и огромную роль в этом сыграли радость открытий и уверенность, что правила нужны ради того, чтобы их нарушать.

Мне и моим друзьям, из которых я собирал ватаги, не была чужда некоторая детская мудрость, но и предрассудков нам тоже хватало. В какой-то момент мы вдруг решили, что итальянцы – наши враги. Многие из них непременно асфальтировали пространство вокруг своих домов. Они покупали дом с цветущими яркими бугенвиллеями, тут же выкапывали их, вычищая все, асфальтировали сад и устанавливали там дорические колонны. Сегодня мне стыдно за себя, но тогда я выступал против этой привычки, и моя борьба казалась мне важным делом. Наверное, я был из тех детей, которые вечно ищут, против чего бы им выступить. Однажды у нас дома готовили обед, и оказалось, что нет помидоров. А у наших соседей-итальянцев помидоров была куча. Мама попросила у них немного, но ей отказали, и это меня доконало. На следующий день я принялся копать туннель из нашего сада в их сад. Чтобы быстрее закончить дело, я позвал ребят из нашей компании с лопатами и фонарями. Работа была тяжелой, но мы в полной секретности прокопали ход под забором и совершили набег на их сад, скрывшись с двумя корзинами помидоров. Одну из них я вручил матери, и она ухмыльнулась. Мы решили подождать, что же будет дальше. А дальше было вот что. Вскоре у нашей двери возникли двое полицейских, и они тоже ухмылялись. Один из них просто стоял, покачиваясь на пятках. Таким оказалось мое первое столкновение с законом. Скандал запомнился надолго, хотя одну корзину мы вернули. Но я был счастлив, ведь вторая корзина осталась у меня и была надежно спрятана.

Не знаю, был ли я эксцентричным или еще каким, но точно – упертым. Меня отправили в одну из тех штайнеровских школ[13], где все подчинялось идее самовыражения. Помню, там была противная маленькая девочка, которая не хотела делиться самокатом. В соответствии с философией школы я решил выразить себя без всякого стеснения и стукнул ее молотком по голове. Конечно, начался ужасный шум, и меня выгнали из школы, хотя с девочкой все было в порядке.

Мы продолжали постоянно переезжать с места на место. В двух сотнях километров от Брисбена находится город Лисмор, оставшийся в моей памяти благодаря школьным годам. Лисмор был, можно сказать, центром австралийской контркультуры, и позднее он стал настоящей Меккой для пеших туристов: туда могли приехать и устроиться на ночлег люди, ведущие альтернативный образ жизни. В окрестностях Нимбина в 1973 году состоялся второй фестиваль «Аквариус» – австралийский Вудсток, и после него многие остались в тех местах и организовали разные кооперативы. Родители, например, держали кукольный театр. Однако со временем началось яростное сопротивление корпоративному движению, складывалось впечатление, что кооператоры не успевают отражать удары. Крупная компания Norco угрожала самому существованию молочного животноводства, полностью находившегося в руках фермеров. Австралийский тропический лес, когда-то известный как «Большой скрэб», был полностью зачищен, остался лишь огромный шрам на земле. Все эти события волновали моих близких, а вслед за ними и меня. Я учился в школе местной деревни Гулмангар. Мне нравились ее жители, особенно мужчины, способные постоять за себя, – именно в таком духе меня воспитывал замечательный учитель мистер Кинг. По моему мнению, даже в те далекие годы многие учителя выглядели какими-то чопорными, а учителя-мужчины – женоподобными. Кинг был сильным парнем в полном смысле этого слова; он пользовался большим авторитетом, поэтому с ним я чувствовал себя в безопасности. Думаю, мой характер во многом определяется тем, что можно назвать врожденным темпераментом, но жизненный опыт тоже играет свою роль, и я продолжаю цепляться за мысль о мужской компетентности, которую воплощал для меня этот прекрасный учитель. Хотя в целом я воспринимал школу как царство скуки и серости. Я никогда не считался блестящим учеником, но всегда жаждал знаний и нуждался в аргументации, а образовательная система ворочалась слишком неповоротливо. Помню, как молил Бога, чтобы все делалось быстрее: «Не очень верю, что Ты есть, но, если это так, я отдам Тебе два мизинца, лишь бы уроки проходили поскорее».

Еще я увлекался выдумыванием всяких баек – той формой детского фольклора, которая для маленьких одновременно служит и источником информации, и средством выражения их взглядов на окружающий мир, и носителем жизненной мудрости. Наверное, мифотворчество мне неплохо удавалось, потому что мои сомнительные, хоть и правдоподобные, басни волшебным образом влияли на сверстников. Мне нравилось рассказывать им истории о собственных открытиях; например, одно время я довольно убедительно поддерживал миф, что грязь – лучшее средство от кровотечения. Прежде взрослые представлялись мне богами, спустившимися на землю, а моя мать – высшим божеством, но постепенно открывалось, что и им свойственно ошибаться. Именно с такого и начинается осознание реальной жизни: когда ты видишь, как серьезные люди, занимающие ответственные посты и обладающие влиянием, вовсе не обязательно всегда совершают правильные поступки. Это важный урок. Я отмечал у них неспособность к состраданию, а иногда и проявления жестокости. В те годы Австралия – еще до Интернета и дешевых авиабилетов – оставалась довольно провинциальной страной, сказать хотя бы, что тогда в наших школах за проступки наказывали тростью. Я учился во множестве школ и в каждой старался завоевать нужное место в сложившемся порядке подчинения. Вместе с тем я всегда пытался искоренять иерархические проявления: жестокость, несправедливость, предрассудки – все они вылезали наружу. Из-за этого я иногда выглядел закоренелым нарушителем, а таким ребятам было трудно в тогдашней сельской Австралии. В одной из школ меня притащили в директорский кабинет и отлупили тростью за какой-то таинственный «проступок». Потом оказалось, что в школе произошла кража и мои одноклассники повесили ее на меня.

Меня все время тянуло к книгам. Книгам и магнитам. Мой дед помнит, как я приходил в летнюю школу с сумкой, набитой книгами, среди которых лежала толстенная биография Альберта Эйнштейна. Из-за подобной склонности меня вполне можно было бы возненавидеть, но что делать с привычкой размышлять? Она или есть, или ее нет. Для меня с детства два мира: внешний материальный и внутренний умственный – сливались в одно волшебное целое, и я погружался то в один, то другой. Могу сказать, это придавало определенную окраску всему, что я с тех пор делал. Всему. Тяге к компьютерам, стремлению к справедливости, представлениям о природе власти. Именно тогда, в Гулмангаре, я почувствовал, как моя индивидуальность рвется наружу.

В моем детстве происходило немало событий, чья нравственная составляющая влияла на мой личностный рост. Однажды мои родители взялись разыграть уличное действо специально для антивоенного марша. Мама сделала из пенопласта автоматическую винтовку M16, выкрасила ее в черный цвет и приделала плечевой ремень. Отчим достал на распродаже солдатскую форму и надел ее. Мы отправились в лавку мясника, где купили литр крови. Хорошо помню, как странно на нас там смотрели. Мы вылили кровь на отчима, а позже, в тот же день, его арестовали – за фальшивый автомат. Еще один случай: мать помогала парню, участвовавшему в несанкционированных исследованиях на месте ядерных испытаний. На полигоне в пустыне Маралинга с 1952 по 1963 год с согласия правительства Австралии британцы проводили «крупные» и «мелкие» испытания ядерного оружия. «Мелкие» испытания – в ходе которых ядерные бомбы поджигали или взрывали вместе с обычной взрывчаткой либо помещали на самолеты, которые затем обрушивали на землю, – на самом деле были гораздо опаснее, чем официально признавалось, поскольку радиоактивное заражение охватывало большие территории. Однако и британское, и австралийское правительства отрицали какой-либо ущерб, причиненный солдатам и аборигенам. То, что это ложь, признали лишь много лет спустя. Так вот, приятель мамы пытался докопаться до правды, и однажды около двух часов ночи – мы только выбрались из той пустыни – мама везла нас по шоссе, и, когда парень заметил, что за нами следят, она быстро высадила его. А чуть позже нас с мамой остановила федеральная полиция; полисмен заявил ей, что она плохо выполняет родительские обязанности – едет куда-то с ребенком в два часа ночи. Еще он посоветовал ей не соваться в политику. Она так и сделала. А я нет.