Игорь Ходаков - Белое солнце России. Белая армия и Православие Страница 6

Дальнейшее наше повествование о Колчаке наглядным образом покажет, что и у него государственное сознание стояло выше религиозного. Кроме того, Христос для адмирала, возможно, также оказался в большей мере Богом военной победы, нежели Богом любви, – достаточно познакомиться с приведенными выше рассуждениями будущего Верховного правителя об очистительном смысле войны.

1914 год Колчак встретил на Балтийском флоте. Благодаря его энергии и таланту германской эскадре не удалось прорваться к Петербургу. На Пасху в 1916 году он становится контр-адмиралом – самым молодым на Императорском флоте. Летом того же года его назначили командующим российскими военно-морскими силами на Черном море. Готовилась грандиозная операция по высадке русского десанта в Турции, и наше военное руководство полагало, что талантливый адмирал, как никто другой, способен справиться с этой задачей.

В годы Первой мировой войны Колчак познакомился с Анной Тимиревой[13], которую полюбил всей душой. Их чувства оказались взаимны. У Анны Тимиревой страшная судьба. Большевики обрекли ее на годы тюрем, убили ее сына, но не сломили ее дух.

Вскоре грянула Февральская революция. Хаос и анархия охватили армию и флот, а на Балтике уже лилась офицерская кровь – первой жертвой расхристанных нелюдей стал командующий Балтийским флотом контр-адмирал А.И. Непенин – его убили 4 марта 1917 года. Вечная память… На Черноморском же флоте его командующему довольно долго удавалось поддерживать порядок. Почему?

…Севастопольский цирк жужжал словно улей, в воздухе от табачного дыма и матросской брани можно было вешать топор. И вдруг в этом гаме раздался звон колокольчика:

– Слово принадлежит командующему флотом адмиралу Колчаку.

В ту же секунду в зале наступила мертвая тишина. Речь адмирала звучала красиво, а главное, он говорил на понятном для моряков языке, что умел делать далеко не каждый офицер и генерал. Он рассуждал о преданности Родине и революции, о необходимости сражаться с немцами до победного конца. Ответом на его пламенную речь стал взрыв аплодисментов. Для кого-то могут показаться странными слова Колчака о преданности революции, не совместимые, на первый взгляд, с православно-имперским сознанием адмирала. Но это не должно смущать читателя. Выше было сказано, что Петр I обожествил государство. Поэтому форма правления для Колчака была, в сущности, не так важна, как, впрочем, и для всех вождей Белого движения. Деникин ведь тоже не горел желанием бороться за монархию. Но при этом все белые генералы сражались за единую и неделимую Россию. Колчак, например, как и вообще большинство русских военных, с огромной симпатией относился к Британии, в которой, по существу, имперские идеи уживались с парламентаризмом и партийностью.

Черноморский флот поддержал адмирала, и только через несколько месяцев большевизировавшийся Севастопольский совет отстранил Колчака от командования, и он вернулся в Петроград. Спустя некоторое время Колчак получил приглашение от американской миссии прибыть в США для сообщения сведений по минному делу и борьбе с подводными лодками. Адмирал отбыл в Англию, а оттуда – в Америку. Ответив согласием на предложение партии кадетов баллотироваться в Учредительное собрание, Колчак вернулся в Россию, но октябрьский переворот задержал его в Японии до сентября 1918 года. Дальнейшие события хорошо известны. В ноябре 1918 года Александр Васильевич приехал в Омск, где ему предложили пост военного и морского министра в правительстве эсеровской Директории. Спустя две недели белые офицеры совершили переворот, провозгласив Колчака Верховным правителем России. Это событие и стало началом его крестного пути.

Сам же адмирал и не думал о власти, он планировал пробираться на юг – в Добровольческую армию – и даже представить себе тогда не мог, что уже весной 1919 года ее командующий генерал Деникин признает его Верховным правителем России. Интересно, что еще накануне омского переворота Колчак прямо заявлял, что считает Михаила Васильевича Алексеева, если он еще жив, Верховным главнокомандующим. И если Деникин является его преемником, то он готов признать его власть над собой. К Деникину Колчак относился с большим уважением. Изначально адмирал не желал принимать титул Верховного правителя, полагая достаточным звание Верховного главнокомандующего. Но его окружение настояло на этом.

Итак, мы подходим к очень важному вопросу: насколько православным было мировоззрение Колчака, когда он стал Верховным правителем? Оказался ли он готов и считал ли необходимым не на официальном уровне, а исходя из внутреннего самоощущения воспринимать борьбу с большевиками как крестовый поход? Ведь адмирал не мог не видеть богоборческого и, прямо скажем, сатанинского характера советской власти, ее нравственного уродства.

Есть свидетельства о чтении адмиралом знаменитых в то время «Протоколов сионских мудрецов» и его антимасонских взглядах. В этом – внешняя сторона религиозности Колчака. Выше мы уже упоминали о том, что Александр Васильевич желал войны с Германией и недаром он назвал Брестский мир проклятым и предложил свои услуги британской короне – он хотел сражаться даже, по его собственным словам, простым солдатом на фронте. Перед нами даже не только рыцарское понимание войны, но и в некотором смысле самурайское. И это не удивительно. Оказавшись в Японии, адмирал сторонился русского общества, бежавшего от войны и революции. С точки зрения Колчака, военная победа над Германией – единственный путь к благу России. В самом деле, разгромив тевтонов, Российская империя может объединить под своей рукой все славянские народы (о необходимости этого Колчак писал еще накануне Первой мировой войны). Даже в революционные дни Колчак говорил, что успешная наступательная война не позволит большевикам овладеть массами. И в этом весь адмирал. В Японии он бродил по самым отдаленным кварталам Токио, желая найти старинный клинок, причем сделанный в XII веке фамилией Майошин. Почему? На этот вопрос ответил сам адмирал в одном из писем Анне Тимиревой: «…каждый уважающий себя самурай, когда приходилось прибегнуть к харакири, проделывал эту операцию с инструментом работы Майошин. Клинки Майошин – действительно сама поэзия. Они изумительно уравновешены и как-то подходят к руке… перед моими глазами прошли десятки великолепных старых клинков, и надо было сделать большое усилие, чтоб удержаться от покупки, но я купил клинок Майошин и никакой другой…»[14]

…На душе было тяжело и неспокойно, неопределенность положения, казавшаяся трусливой русская эмиграция, забившая все здание токийского консульства и не желавшая продолжения войны. «Шкурники, болваны, вот из-за таких и гибнут империи», – в который раз с раздражением подумал о них адмирал. Он понял, что вновь нужно прибегнуть к испытанному лекарству от тоски, которое в последнее время действовало безотказно. Он подвинул кресло поближе к камину, взял в руки клинок работы Майошин, сел, слегка прикрыл глаза. При свете горящих углей в танцующем пламени отражалась блестящая поверхность клинка с тусклым матовым лезвием и волнистой линией сварки стали и железа. Колчак неотрывно смотрел на оружие, картина завораживала и, главное, успокаивала. Постепенно все забывалось, и он погружался в странное для него состояние – точно полусна, какого-то транса, о котором не раз читал в книгах индийских мудрецов, и странное непередаваемое блаженство наполняло его сердце, блаженство, которое, как казалось Колчаку, может испытывать только настоящий воин. Какие-то тени, едва уловимые, появились на поверхности клинка, который точно оживал, наполнялся скрытой в нем внутренней силой. Он подумал: «Быть может, в этом оружии действительно, как говорят японцы, живет душа воина». Впрочем, размышлять ни о чем не хотелось…

Так незаметно пролетело несколько часов, после которых адмирал почувствовал себя совершенно умиротворенным. Он скинул китель и лег спать.

Сложно представить подобную картину с приземленным Деникиным или энергичным, не склонным к подобным созерцаниям Врангелем. Оба они находили утешение в трудные минуты в молитве (Деникин еще в написании книг и рассказов). Иными словами, оба генерала пытались осмыслить, понять причины своих военных неудач, оставив нам свои мемуары, на страницах которых нередко можно увидеть христианское понимание свершившихся в России событий. Колчак же… Нетрудно увидеть в нем подлинного воина и идеалиста, склонного к жизни в мире иллюзий. Об этом, собственно, и писали те, кто лично общался с Верховным правителем (особенно много на эту тему говорил в своих мемуарах барон Будберг).

Еще надо сказать, что сакральное отношение к оружию было характерной чертой и европейского рыцарства, и самураев. Кстати, присущая самураям личная скромность была свойственна и Колчаку. Кроме того, слово «самурай» означает «служить». Колчак и желал служить России, отнюдь не собираясь властвовать над ней. Войскам, желавшим видеть того, за кого они сражаются, он как-то ответил: «Вы сражаетесь не за меня, а за Родину, а я такой же солдат, как и вы».