Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 6

Поэтому даже исключительные способности и хорошая учеба отнюдь не спасали юного Микаэла от наказаний, тем более что он любил задавать вопросы.

Огсент Егише с особым удовольствием наказывал своего умного и прилежного ученика. Как и другие учителя, он мстил загодя. А загодя потому, что в его сердце закралось сатанинское сомнение, что этот мальчишка когда-нибудь будет учительствовать вместо него, хотя Огсент Егише и знал, что кузнец Казар намерен отдать сына в ученики купцу.

Этим «сатанинским сомнением» страдали все учителя, которым попадались способные ученики, поэтому и пытались они отбить у них охоту к учению и тем самым хоть немного обезопасить себя на будущее.

Но Огсенту Египте не удалось вытравить из Микаэла любознательность. И семилетний мальчик за один месяц осилил азбуку, чтение по слогам, Псалтырь и читал наравне с мальчиками, проучившимися уже года два.

«И мастер Казар, — пишет Очевидец, — увидев способности сына, прилежание его и любовь к учению, а с другой стороны — невежество учителя, забрал сына у дьячка и отдал его в превосходную армянскую школу Тер[6]-Габриэла Патканяна, который в те годы учительствовал в Нахичеване».

Отдал и, как было принято в те времена, сказал учителю: «В твои руки предаю я тело сына, а ты вдохни в это тело душу!»

В ШКОЛЕ ПАТКАНЯНА

Истинное, самим богом положенное воспитание состоит в том, чтобы каждый родитель воспитывал своего сына в своей национальной школе, ибо каждый цветок должен произрастать на своей почве…

Габриэл Патканян был сыном учителя Серовбе, еще в начале XIX века приглашенного в Нахичеван.

Получив образование в отцовской школе, он любил и умел учить и воспитывать детей, был широко образован и владел несколькими иностранными языками. В своей преподавательской деятельности он многое перенял у отца, учителя Серовбе, который в свое время изучал в Венеции и Триесте новейшие европейские приемы и методы обучения. Кстати, многие его ученики впоследствии продолжили свое образование в знаменитом Лазаревском институте[7] в Москве, иные же, вернувшись в Нахичеван, целиком посвятили себя делу просвещения и воспитания. Увы, слишком мало их было, этих энтузиастов, всего несколько человек. Нахичеванцев не особенно воодушевляла идея ради каких-то школ бросать деньги на ветер.

Конечно, встречались и армяне-богачи, стремившиеся дать своим детям приличное образование. Габриэл Патканян с горечью думал о тех разбогатевших армянах, которые начали, «подобно обезьянам, подражать обычаям англичан, французов, немцев, хотя ничего в этом и не смысля».

И вот в условиях этого почти сплошного духовного убожества появились «учителя», которые стали обучать юношей и девушек из богатых нахичеванских семей европейским манерам, танцам и «науке» этикета. «Образование» и «воспитание» такого рода не могли повлечь нежелательных последствий. Никакие подозрительные идеи из тех, что столь широко распространились в Европе и стали проникать в Россию, не мутили юные умы.

Поэтому наиболее влиятельные люди города, такие, как Мкыр-ага Попов, бывший городской голова Вардгес Аладжян, Казарос-ага Лазарян и другие, содействовали и покровительствовали подобным учителям.

И нетрудно представить, сколько препятствий пришлось преодолеть, чтобы открыть в Нахичеване более или менее приличную школу. Но Габриэл Патканян был человеком упорным и сильным, обладавшим удивительной способностью доводить до конца начатое дело. Нужда вечно одолевала его: семья росла, а доходы, что приносила ему должность священника, все уменьшались, так как из-за своей непримиримости к несправедливости и злу Патканян навлекал на себя ненависть и гнев богачей. Чтобы получить свидетельство с правом на открытие школы в Нахичеване, Патканян уехал в Ростов и сдал там экзамены в губернском училище.

В короткое время слава о школе Патканяна разнеслась по всему городу, и число учеников быстро возросло почти до трехсот.

Габриэл Патканян учил детей у себя дома, где, естественно, не было ни классов, ни парт. Но зато в достатке — письменные принадлежности и наглядные пособия. Так, например, у него был даже глобус. Медный ободок экватора он заказал у кузнеца, а моря и континенты выгравировали ювелиры, дети которых учились в школе. Мастерили пособия, и сами ученики, тем самым не только лучше усваивая предмет, но и приобретая практические навыки и умение.

Патканяну удалось убедить некоторых горожан в том, что городу необходимо построить свою школу.

Но достаточно было раздаться робким голосам о строительстве национальной школы, чтобы Мкыр-ага Попов, попечитель церковных средств, немедленно выступил против этого предложения.

Мкыр-ага Попов приобрел в Нахичеване-на-Дону известность как сторонник «европейского образа жизни». Чтобы еще более доказать свою верность царю-батюшке и преданность новому отечеству, он даже перевел на русский свою родовую фамилию Тертерян. Это весьма характерное для мещанского сословия армян «перелицевание» не сделало, конечно, Попова русским, однако помогло ему окончательно потерять свое национальное лицо, оторваться от своих корней. Зато этого оказалось вполне достаточно, чтобы жить легко, без угрызений совести и чувства ответственности к соотечественникам. «Я не из ваших, я чужой вам и не несу перед вами никаких моральных обязательств», — каждым своим действием утверждал Мкыр-ага Попов.

Мкыр-ага Попов всячески хотел доказать, что Патканян старается напрасно. «Выйди за пределы Нахичевана, пройди село Чалтыр — и все, никто уже не знает армянского!» — глубокомысленно замечал сей «хранитель» общественных средств. Слова его убеждали многих. Действительно, не заставишь же другие народы говорить по-армянски! Поэтому разве не лучше ли будет, чтобы сам нахичеванец отказался от родного языка, причинявшего одни трудности и неудобства?

Габриэл Патканян понял всю глубину опасности, исходящей от Мкыр-ага Попова. Угроза нависла не только над проектом армянской национальной школы, но и над «домашней школой» Патканяна. Необходимо было самому перейти в наступление… Но как? Что могло заставить отступить Мкыр-ага Попова и его могущественных сторонников?.. Находчивый и упорный священник после долгих размышлений решил прибегнуть к единственному средству —