Меч возмездия - Александр Григорьевич Звягинцев Страница 6

пробы воздуха, взятые в районе Камчатки. Анализы этих проб не оставили никаких сомнений: на территории СССР произошел ядерный взрыв. Специальная экстренная комиссия немедленно доложила об этом Трумэну. Президент США был в глубочайшем шоке… Он понимал, что в эту самую секунду США утратили свое превосходство. В американской прессе началась истерия: «Невероятно, но Россия ликвидировала отставание, вызванное годами войны», «Советская атомная бомба положила конец американской ядерной монополии», «Рушится одна из главных подпорок „холодной войны“», «Большевики украли бомбу!»

В тот день, когда над полигоном Аламогордо поднялся первый в истории ядерный гриб, отец американской бомбы Роберт Оппенгеймер сказал: «Мы знали, что мир уже не будет прежним… Кто-то смеялся, кто-то плакал. Но большинство молчали». В том же молчаливом оцепенении пребывали ядерщики, когда с лица земли были стерты Хиросима и Нагасаки.

Более семидесяти лет назад ученые – создатели американской бомбы перевели стрелки часов Судного дня на три минуты до полуночи. Хотя и сами уже прекрасно понимали, что теперь в мире достигнуто равновесие. Опасное, но все же равновесие, которое сохраняется и по сей день.

Только двое участников операции «Энормоз» – Владимир Барковский и Александр Феклисов – дожили до звания Герой России. Остальным его присвоили посмертно. Как очень точно заметил в ходе разговора со мной во время съемок фильма об операции «Энормоз» директор Службы внешней разведки Российской Федерации Сергей Нарышкин, «семьдесят с лишним лет назад Третья мировая война закончилась, так и не начавшись. И во многом это заслуга советских разведчиков».

2021

Его звали Кент. Последний из «Красной капеллы»

В конце 1980-х годов наши кабинеты с Александром Филипповичем Катусевым, заместителем Генерального прокурора СССР, находились рядом – на пятом этаже в здании прокуратуры СССР по улице Пушкинская, 15-а. Так что встречались почти каждый день. Александр Филиппович был легким и жизнерадостным человеком. Много шутил. Часто до начала рабочего дня заглядывал на чашку чая и почти всегда рассказывал интересные истории или анекдоты. А один раз вообще удивил – «по секрету» спел частушку про перестройку. Было это, правда, летом 1991 года, когда он стал Главным военным прокурором. Сказал, что услышал ее от военных:

Перестройка – мать родная,

Горбачёв – отец родной,

На хрена родня такая,

Лучше быть мне сиротой.

Спел и пригласил меня к себе в Главную военную прокуратуру – сказал, что есть очень интересное реабилитационное дело, которым долго занимались военные прокуроры, и вот теперь процесс завершен. А так как дело чрезвычайно интересное, уникальное и касается человека с совершенно необыкновенной судьбой, надо бы, чтобы о нем узнала вся страна.

Вот так я впервые познакомился с этой историей.

А 8 августа 1991 года о нем узнала уже вся страна. «Известия» тогда сообщили:

«В ряд легендарных советских разведчиков, таких как Рихард Зорге, Николай Кузнецов, Рудольф Абель, вернулось еще одно имя – Анатолия Марковича Гуревича, больше известного в различных книгах и статьях под разведывательным псевдонимом Венсен Сьерра или Кент.

Оболганный и оклеветанный, преданный соратниками… он был одним из руководителей глубоко законспирированной советской агентурной сети, действовавшей в предвоенные и военные годы на территории Западной Европы, той самой, что гитлеровцы называли „Красная капелла“.

Гуревич провел три года в застенках гестапо, затем десять лет в сталинско-бериевских лагерях и через три года после освобождения вновь заключен под стражу уже в хрущевское время. Более 45 лет он носил несправедливое и позорное клеймо изменника Родины. Сегодня оно с него снято.

Огромную работу проделали сотрудники Главной военной прокуратуры, чтобы помочь человеку вернуть доброе имя, чтобы реабилитировать его подвиг».

Вскоре все граждане великой страны увидели по телевидению, как в здании Главной военной прокуратуры, что в переулке Хользунова недалеко от метро «Фрунзенская», седой 78-летний мужчина, не скрывая волнения, слушал обращенные к нему слова: «Дорогой Анатолий Маркович! Сообщаем вам радостную весть, что Постановлением Особого совещания при МГБ СССР от пятнадцатого января тысяча девятьсот сорок седьмого года к уголовной ответственности вы были привлечены необоснованно… В соответствии с пунктом один Указа Президента СССР „О восстановлении всех прав жертв политических репрессий двадцатых – пятидесятых годов“ от тринадцатого августа тысяча девятьсот девяностого года Гуревича Анатолия Марковича считать реабилитированным…»

Тогда в здании Главной военной прокуратуры СССР я и познакомился с Анатолием Марковичем. Потом мы часто встречались, несколько раз я был у него в Ленинграде в его скромной квартирке, где он жил со своей женой Лидией Васильевной, милой и скромной женщиной. Мы много говорили о прошлом, о том, что, пока есть возможность, надо, чтобы страна узнала всю правду о тех, кто боролся с фашизмом.

И здесь требуется сразу сказать об одном важнейшем обстоятельстве. Реабилитация Гуревича пришлась на чрезвычайное время – уходило с исторической сцены государство, за которое он боролся, от которого много претерпел. Оно погружалось в пучину истории под проклятия одних, угрюмое молчание других, безнадежные сожаления третьих… В эти времена, когда слышнее всего были голоса тех, кто требовал расправиться с ним окончательно, помнить только темное и злое, когда очень многие припоминали или придумывали нанесенные им обиды, Гуревич со своей фантастической и трагической жизнью показался кое-кому весьма удобным персонажем для разоблачения и предъявления счетов разрушенной родине. Им казалось, что уж ему-то жалеть нечего и некого.

Но эти люди ошиблись. Анатолий Маркович, столько перенесший и перестрадавший, вовсе не собирался отказываться от государства, которому служил, идеалов, в которые верил и которые защищал. Да, были люди, которых он мог обвинить в своих бедах, но он не ставил знак равенства между ними и своей Родиной. Уже в конце жизни, когда Гуревич с женой впервые приехали в Испанию к сыну Мишелю, с которым он не виделся сорок пять лет, им предложили остаться там навсегда, жить в просторной вилле с садом… Он поблагодарил и вернулся в свою маленькую хрущевку в Ленинграде. Почему? «Я просто не представляю себе, что мог бы жить в другой стране. Конечно, если бы это было по заданию, я бы согласился, – объяснил он. – Но просто так? Зачем?.. Родину ведь не выбирают, она же одна на всю жизнь».

Никакая конъюнктура не смогла заставить его переменить взгляды, подкорректировать свою жизненную позицию для того, чтобы «соответствовать». Когда на телеэкраны вышел фильм «Красная капелла», он позвонил мне. И всегда очень уравновешенный, спокойный Анатолий Маркович вдруг с возмущением стал делиться впечатлениями от увиденного. В конце разговора сказал, что написал гневное