Андре Агасси - Откровенно. Автобиография Страница 6

Со спиной, вроде, все нормально. Тянет, конечно, но мучительной боли нет. Спасибо кортизону! Я чувствую себя хорошо, хотя мое представление о хорошем самочувствии за последние годы существенно изменилось. Мне гораздо лучше, чем утром, когда я, лишь открыв глаза, думал только о поражении. Вполне возможно, я смогу победить. Конечно, завтра за это придется расплачиваться жестокой болью, но сейчас я столь же не склонен думать о дне завтрашнем, как и о дне вчерашнем.

Вернувшись в раздевалку, стягиваю с себя пропотевшую одежду и бегу в душ. Это мой третий душ за день — короткий, деловой. Нет времени настраивать себя на бой, нет времени плакать. Я натягиваю влажные шорты и футболку и направляюсь в тренировочную комнату. Снова пью коктейль Джила — как можно больше, сколько способен вместить: уже половина седьмого, до матча осталось меньше часа.

Над массажным столом работает телевизор, и я пытаюсь посмотреть новости. Нет, не могу! Иду в офис и наблюдаю за тем, как работают многочисленные клерки и их ассистенты. Все вокруг заняты, ни у кого нет времени на разговоры. Я выхожу через маленькую дверь. Штефани с детьми уже здесь. Сейчас они на небольшой спортивной площадке позади моей раздевалки. Джаден и Джаз катаются с пластиковой горки. Я знаю, Штефани рада, что дети здесь: они позволяют ей отвлечься. Она волнуется больше, чем я, и даже как будто сердится: «Скорее бы уже начинали, что ли!» Мне нравится, как жена настраивается на бой.

— Несколько минут я болтаю с ней и детьми, однако не слышу ни единого сказанного ими слова. Мои мысли уже далеко. Штефани замечает это — нет, скорее чувствует. Она не смогла бы победить в двадцати двух турнирах Большого шлема, не будь у нее столь потрясающей интуиции. Кроме того, она помнит, какой сама была накануне матчей. Штефи отправляет меня обратно в раздевалку: «Иди. Мы побудем здесь. Делай свое дело».

Она не будет смотреть матч с нижних трибун: для нее это слишком близко. Она сядет наверху, на VIP-трибуне, то вскакивая на ноги, то молясь, то зажмуриваясь от страха.

ВХОДИТ ПЕР, один из старших тренеров, с подносом: на нем лежит что-то вроде двух пончиков из пенной массы и пара дюжин полос коротко нарезанной ленты. Я ложусь на один из шести массажных столов, и Пер начинает работать над моими ногами. Готовить этих двух старых псов к очередной охоте — дело грязное, так что он сразу ставит мне под ноги корзину для мусора. Мне нравится аккуратность и дотошность Пера, как у Романа. Только работает он не с ракетками, а с мозолями. Для начала ватным тампоном наносит на ступни фиолетовую мазь. Кожа становится теплой, подъем краснеет. Эту мазь не придется смывать: без нее мне доводилось играть лишь в далекие времена президентства Рональда Рейгана. Теперь Пер брызгает спрей, укрепляющий кожу, дает ему высохнуть и накладывает пенные бублики на косточки у основания больших пальцев. Затем приходит очередь полосок толщиной с листок рисовой бумаги: они облепляют ноги, превращаясь во вторую кожу. Он оборачивает пальцы, пока каждый не становится толщиной с запальную свечу и, наконец, заклеивает стопы. Пер знает каждый сантиметр моих ног: на какие точки приходится самое сильное давление при прыжках и где, соответственно, нужно смягчить.

Я благодарю его и надеваю кроссовки, не зашнуровывая их. Движение вокруг, кажется, замедлилось, а вот шум стал сильнее. Только что стадион был тих — и вот он уже полон звуков. Гул, гомон, грохот: болельщики пробираются на свои места, спеша устроиться до начала матча, чтобы не пропустить ни минуты предстоящего зрелища.

Я встаю, встряхиваю ноги.

Больше садиться не буду.

Пробую пробежаться вдоль коридора. Неплохо. Спина держится. Все работает.

Напротив раздевалки вижу Багдатиса. Он уже одет, укладывает волосы перед зеркалом. Встряхивает ими, проводит по ним расческой, откидывает назад. Bay, сколько же у него волос! Теперь он надевает головную повязку — белую ленту, как у индейского вождя. Поправляет ее, после чего в последний раз проводит рукой по волосам, собранным в конский хвост. Этот ритуал накануне матча определенно более эффектен, нежели уход за мозолями на пальцах. Я вспоминаю начало своей карьеры, когда еще приходилось заниматься волосами, и на секунду меня охватывает зависть. Я скучаю по своим волосам. Но затем провожу ладонью по своему голому черепу — и благодарю судьбу за то, что к моим многочисленным заботам не добавляется еще и забота о волосах.

Багдатис начинает растягиваться, сгибаясь в пояснице. Он стоит на одной ноге, подтягивая колено другой к груди. Ничто не способно выбить из колеи сильнее, чем вид противника, который занимается йогой, пилатесом и гимнастикой тай чи в то время, как ты толком не способен даже на приседания. А Багдатис тем временем начал двигать бедрами — так активно, как я не рисковал с семилетнего возраста.

И все же он явно слишком старается. Он нервничает. Я почти слышу, как вибрируют его нервы, издавая звук, сходный с гулом стадиона. Видно, как он общается с тренерами: они тоже на взводе. Их глаза, позы, цвет их лиц — все говорит о том, что они готовятся к битве не на жизнь, а на смерть и не уверены, что хотят ее. Их беспокойство вызывает у меня едва ли не удовольствие. Это хорошее предзнаменование, а также знак профессионального признания.

Багдатис замечает меня, улыбается. Я вспоминаю, что улыбается он, радуясь или нервничая, и очень сложно угадать, какое из чувств обуревает его в данный момент. И снова этим он напоминает мне кого-то, но кого — я не могу сообразить.

Я машу рукой. Удачи!

Он тоже машет рукой. «Идущие на смерть приветствуют тебя…»

Снова ныряю в туннель, чтобы перемолвиться напоследок еще парой слов с Джилом. Он обосновался в углу, где, оставаясь в одиночестве, сможет держать происходящее в поле зрения. Обнимает меня, говорит, что любит и гордится. Напоследок я целую Штефани, которая подскочила ко мне, чтобы обнять, переминаясь с ноги на ногу. Она отдала бы все, чтобы, натянув юбку и взяв ракетку, оказаться рядом со мной на корте. Моя драчливая женушка. Штефи пытается улыбнуться, но вместо улыбки получается судорожная гримаса. Я читаю на ее лице все, что она хотела бы сказать, но не может. Слышу каждое слово, которое она не решается произнести: получай удовольствие, наслаждайся, вбирай это в себя, подмечай каждую деталь, потому что она может оказаться важной, ведь, даже если ты ненавидишь теннис, возможно, ты будешь скучать по нему посте сегодняшнего вечера.

Вот что она хотела сказать. Но вместо этого целует меня и говорит обычные слова, которые всегда повторяет перед матчем. Они столь же привычны для меня, как воздух, сон и коктейль Джила.