Алексей Щербаков - Сталин против Троцкого Страница 6

Эти занятия никак не сочетались с учебой в семинарии. Времени не хватало, да и, скорее всего, продолжать учебу Иосиф уже не видел смысла. В самом деле, а зачем? Священником он становиться уже явно не собирался. Другая возможность, которую предоставляла семинария, – поступление после ее окончания в университет – ему все одно не «светила» – обучение в университетах было платным. Так что Джугашвили учился все хуже и хуже. В конце концов просто плюнул – так и не став сдавать экзамены за пятый курс. В 1899 году он был из этого учебного заведения исключен. Началась иная жизнь.

Извилистый путь в революционеры

Пора перейти ко второму герою этой книги. Его дорога в революционеры была куда более интересной, нежели у Иосифа Джугашвили.

«Новые помещики»

Интересна уже дата рождения будущего «демона революции». Лейба Давидович Бронштейн (Троцкий) родился 25 октября (7 ноября) 1879 года. То есть ровно за 38 лет до Октябрьского переворота, в котором он сыграл столь важную роль. Вот уж раздолье для любителей всяких паранаучных теорий…

Итак, Лейба Давидович родился в деревне Яновка Херсонской губернии в еврейской семье. Однако семья эта была не совсем обычной. Как известно, большинство российских евреев жили в «черте оседлости» в населенных пунктах, называвшихся «местечками». Нравы там были интересными – огромную роль играли традиции, а заправляли делами раввины, власть которых была очень сильна. Еврейский просветитель И. Г. Оршанский писал: «Всякому, знакомому с еврейским бытом, известно, что староеврейский строй жизни, с его средневековыми учреждениями, религиозной обрядностью и фанатизмом, держится на силе консервативного, фанатического общественного мнения еврейского населения этих городов и местечек. Личная свобода, личная мысль здесь совершенно задавлена деспотизмом общины, которая следит зорким оком за тем, чтобы никто из ее членов не отступил от завета отцов ни на один волос; и горе тому, кто будет замечен в измене вере своих предков или хоть малейшему обычаю, освященному временем!»

На все, что творилось вокруг, жители местечек не обращали внимания. Не зря ведь в русский язык пришло слово «местечковый», означающее зацикленность на местных интересах.

Мало того, в еврейских общинах (кагалах) было принято поддерживать своих неимущих соплеменников. В конце XIX века от 25 до 38 % российских евреев жили за счет благотворительности наиболее состоятельной части общины.

Эти реалии нравились далеко не всем – дескать, а чего это я должен кормить нищету? Многие стремились любыми способами вырваться из таких вот замкнутых мирков. Среди них был и успешный коммерсант Давид Лонтьевич Бронштейн. Летом 1879 года он купил 100 и арендовал 200 десятин (гектаров) земли у разорившегося помещика полковника Яновского. Таких людей называли «арендаторами».

«Звалась она (деревня. – А. Щ.) Яновкою – по имени помещика Яновского, у которого была куплена земля. Старик Яновский вышел в полковники из рядовых, попал к начальству в милость при Александре II и получил на выбор 500 десятин в еще не заселенных степях Херсонской губернии. Он построил в степи землянку, крытую соломой, и такие же незамысловатые надворные строения. С хозяйством у него, однако, не пошло. После смерти полковника семья его поселилась в Полтаве. Отец купил у Яновского свыше 100 десятин да десятин 200 держал в аренде. Полковницу, сухонькую старушку, помню твердо: она приезжала не то раз, не то дважды в год получать арендную плату за землю и поглядеть, все ли на месте. За ней посылали лошадей на вокзал и к подъезду выносили стул, чтобы легче было ей сойти с рессорного фургона. Фаэтон у отца появился лишь позже, когда завелись и выездные жеребцы. Старушке полковнице варили бульон из курицы и яички всмятку. Гуляя с сестрой моей по саду, полковница отдирала сухонькими ноготками со стволов застывшую древесную смолу и уверяла, что это самое лучшее лакомство».

По сути, арендаторы пришли на место разорившихся дворян. Вот как Троцкий описывал знакомых отца, семью дворян Гертопановых: «Когда-то вся округа принадлежала этой семье. Теперь у стариков остались 400 десятин, но они заложены и перезаложены. Мой отец снимает эту землю, а арендные деньги идут в банк. Тимофей Исаевич жил тем, что писал крестьянам прошения, жалобы и письма. Приезжая к нам, он прятал в рукав табак и сахар. Так же поступала и жена его. Брызгаясь слюною, она рассказывала о своей юности, о рабынях, роялях, шелках и духах. Два сына их выросли почти неграмотными. Младший, Виктор, был учеником у нас в мастерской».

Стоит отметить, что Новороссия, то есть Причерноморье и Приазовье, сильно отличалась от центральной России. В последнем случае были распространены «вишневые сады», то есть помещичьи хозяйства, не дававшие дохода, а то и вовсе убыточные – да еще и заложенные. И параллельно общинное крестьянское землевладение с мельчайшими наделами, которые с трудом кормили сами себя.

А вот в Новороссии существовали крупные сельскохозяйственные предприятия, производившие зерно на продажу. Именно они-то и «кормили Европу». Владели такими хозяйствами как традиционные помещики, сумевшие-таки перестроиться после отмены крепостного права, так и иные люди – немцы-колонисты и «арендаторы».

«Особую группу составляли немцы-колонисты. Среди них были прямо богачи… Дома у них были из кирпича под зеленой и красной железной крышей, лошади породистые, сбруя исправная, рессорные повозки так и назывались немецкими фургонами… Над ними высилась фигура Фальцфейна, овечьего короля… Тянутся бесчисленные стада. – Чьи овцы? – Фальцфейна. Едут чумаки, везут сено, солому, полову. – Кому? Фальцфейну… Имя Фальцфейна звучало как топот десятков тысяч овечьих копыт, как блеянье бесчисленных овечьих голосов, как крик и свист степных чабанов с длинными гирлыгами за спиной, как лай бесчисленных овчарок. Сама степь выдыхала это имя в зной и в лютые морозы».

Методы труда тут были тоже совсем не патриархальные.

Вот как описывал хозяйство своего отца Троцкий в книге «Моя жизнь»: «На пригорке у пруда стояла мельница. Дощатый барак укрывал десятисильную паровую машину и два постава… Мельница работала не только для экономии, но и на всю округу. Крестьяне привозили зерно за 10–15 верст и платили за помол десятой мерой».

Заметим, что для центральной России паровая машина была большой редкостью. А ведь Давид Бронштейн был далеко не сверхбогатым магнатом – скорее средненьким хозяином по меркам тем мест. Имелись в южноукраинских степях господа и побогаче.