Силуэты пушкинской эпохи - Николай Дмитриевич Александров Страница 6

Бичурин работает в качестве переводчика в Азиатском департаменте Министерства иностранных дел и одновременно ведет интенсивную издательскую деятельность. Выходят его статьи, переводы, сочинения: «Описание Тибета в нынешнем его состоянии» — труд, посвященный З. А. Волконской, по сути дела, первый правдивый источник сведений о Тибете, — «Записки о Монголии», «Описание Пекина». В 30-е годы Бичурин путешествует по Байкалу и Сибири, встречается с декабристами, а в «Московском телеграфе» и «Литературной газете» появляются его очерки и статьи о природе этого края.

В 1831 году он подал прошение в Синод о снятии с него монашеского сана. Синод согласился, но император Николай после некоторых колебаний повелел «не дозволять оставлять монашество». К этому времени Бичурин уже совершенно светский человек. Мало кто воспринимает его как священника, но имя его хорошо известно и в научном мире, и в обществе. Его работам посвящаются десятки статей, на протяжении 9 лет ему трижды присуждается Демидовская премия. Бичурин становится классиком синологии. Он написал «Китайскую грамматику» — первый в России учебник китайского языка — и пользовавшуюся огромной популярностью книгу «Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение», в которой полемизировал с европоцентристским взглядом на Китай, как на символ застоя, косности и национализма. Напротив, традиционность жизненного уклада в Китае, по мнению Бичурина, несомненное достоинство, выгодно отличающее Китай от Европы, а потому и столь значимое для России. «Мы, — писал Бичурин, — ныне знаем в свете один только народ, у которого философия, к необыкновенному удивлению Европы, связана с религией самыми тесными узами, — китайский».

Д. Н. Блудов (1785–1864)

Граф Дмитрий Николаевич Блудов если и не был организатором, то по крайней мере подал повод для образования литературного общества «Арзамас», объединявшего писателей карамзинской школы.

«Для получения наследства. — вспоминал Ф. Ф. Вигель, — Блудов когда-то ездил в Оренбургскую губернию. Дорогой случилось ему остановиться в Арзамасе; рядом с комнатой, в которой он ночевал, была другая, куда несколько человек пришли отужинать, и ему послышалось, что они толкуют о литературе. Тотчас молодое воображение его создало из них общество мирных жителей, которые в тихой, безвестной доле своей посвящают вечера суждениям о предмете, который тогда исключительно занимал его.

Воспоминание об этом вечере <…> подало ему мысль библейским слогом написать нечто под названием „Видение в какой-то ограде“».

Это событие и лежало у истоков создания общества Арзамасских безвестных литераторов, в которое вошел и сам Блудов с прозвищем Кассандра.

Дальний родственник Державина и двоюродный брат драматурга Озерова, приятель Батюшкова, Жуковского, душеприказчик Карамзина (Блудов издал по завету историографа XII посмертный том «Истории государства Российского»), он получил блестящее образование, весьма близкое к классическому европейскому. Француз Ипполит Оже, познакомившийся с Блудовым в Петербурге, писал: «Я люблю вспоминать о моих тогдашних разговорах с Блудовым. Мне все казалось, что я еще в Париже: так хорошо знал он наш язык со всеми оттенками и особенностями, так свободно владел им… Память у него была изумительная: он говорил, как книга. Разговаривая, он всегда ходил по комнате слегка подпрыгивая, точно маркиз на сцене (персонаж комедии Реньера „Игрок“). Сходство было такое полное, что мне всегда чудилось, будто на нем шитый золотом кафтан и красные каблуки».

Блудов слыл записным остроумцем и образцом вкуса. «Твой вкус был мне учитель», — писал Жуковский в обращенном к Блудову посвящении поэмы «Вадим». Однако, естественно, его эстетические пристрастия устраивали далеко не всех: «Зачем слушаешь ты маркиза Блудова, — обращался к Жуковскому Пушкин, — пора бы тебе удостовериться в односторонности его вкуса». Вяземский считал, что Блудов был главным представителем пуританской школы в русской литературе начала XIX века, во всяком случае, многие суждения графа носили явный отпечаток классической строгости. «Блудов, — передает в своих „Записных книжках“ Вяземский, — сказал о новом собрании басен Крылова, что вышли новые басни Крылова с свиньею и виньетками. „Свинья на барский двор когда-то затесалась“ и пр. Строгий и несколько изысканный вкус Блудова не допускал появления Хавроньи в поэзии».

Эстетический ригоризм оборачивался прежде всего против самого Блудова. Творческой энергии было у него мало. Он был более чиновник, нежели литератор, и служебная карьера ему удалась: товарищ министра Народного просвещения, министр Внутренних дел, президент Академии наук. Однако недостаток творческого потенциала ощущался и в его государственной деятельности. «Как в литературной среде Блудов рожден не производителем, а критиком, так и в делах государственных он рожден для оппозиции, — писал князь Вяземский. — Тут был бы он на месте и лицо замечательное. В рядах государственных деятелей он ничтожен».

О. И. Бове (1784–1834)

В 1784 году в Петербурге в семье неаполитанского художника Винченцо Джованни Бова родился мальчик. Имя ему дали русское — Осип, и стал он называться Осипом Ивановичем Бове.

В нем рано проявились художественные наклонности, и его решили обучать архитектуре, поместив в архитектурную школу при Экспедиции кремлевского строения в Москве. В учении Осип преуспевал быстро и через год был уже архитекторским помощником первого класса, — помогал в работе Казакову, под руководством Росси занимался реконструкцией и отделкой Путевого дворца в Твери, реставрировал стены и башни Московского Кремля. К 1810 году он трижды награждался золотыми часами и один раз бриллиантовым перстнем.

В 1812 году он уходит добровольцем в народное ополчение, а вернувшись из армии, включается в работу по восстановлению Москвы. Он руководил восстановлением 4 участка, в который входил весь центр города. Год спустя был назначен главным архитектором Москвы и оставался на этом посту до своей кончины. Карьера Осипа Ивановича складывалась блестяще, тем не менее его женитьба на княгине Авдотье Семеновне Трубецкой, вдове князя Алексея Ивановича Трубецкого, матери пятерых детей, наделала много шума в Москве — профессия архитектора хотя и давала право дворянства, не относилась к числу престижных.

Брак творческой деятельности Осипа Ивановича не помешал, напротив, последние 20 лет его жизни оказались, пожалуй, наиболее плодотворными. По рисункам Бове были выполнены лепные украшения Манежа, декоративное оформление Александровского сада, Бове внес серьезные изменения в проект Большого Петровского театра петербургского архитектора Михайлова и был, надо сказать, весьма смел в некоторых своих предложениях. «Вчера опять разговорились о новом театре, — писал А. Я. Булгаков брату в Петербург, — Васильчиков сказывал,