Ронни Касрилс - Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе Страница 6

Мои бабушка и дедушка по материнской линии, Абрахам и Клара Коэн, жили в одном из домов за углом от Альбин-Корт. Когда моя мать была ещё ребенком, у них была овощная лавка.

Моя мать, Рене, была жизнерадостной брюнеткой с ослепительной улыбкой и хорошей фигурой. В отличие от моего отца, она любила компании и интересовалась в основном материальной стороной жизни. Они хорошо уживались, пока она удерживала в определённых рамках вечеринки, на которых играли в карточные игры рамми и канаста. Когда мой отец встретил её, она работала секретаршей. Позднее, после рождения моей сестры Хилари, она пошла работать на полставки, чтобы помочь семье сводить концы с концами. После смерти моей бабушки Клары дедушка Абе переехал к нам. Он тоже стал коммивояжёром и в отсутствие своей жены, которая была сдерживающей силой, стал самым известным из азартных игроков в Йовилле.

Хотя я был энергичным и несколько неуправляемым парнем, увлекающимся спортом и местными развлечениями, отношение белых к чёрным не прошло мимо моего внимания. Это было во время войны и я постоянно расспрашивал мою мать о судьбе евреев в Европе. Она была простой и во многом даже наивной женщиной. Но когда я проводил параллель между положением евреев в Европе под властью нацистов и тем, как в нашей стране обращались с чёрными, обнаруживалось, что она была готова согласиться. Этот честный ответ на вопрос шестилетнего ребёнка оставил свой след.

Осматривая окрестность, я вспомнил день, когда я с друзьями играл на улице в футбол. Один из мальчиков неприятно поразил меня непристойным замечанием о чёрном прохожем, в которого попал мяч.

— Не ругайся на меня и не называй меня «боем»[4],— был ответ того человека. — Через 20 лет очень многое изменится в этой стране.

С того времени прошло уже 40 лет. Это предсказание, хотя его исполнение и задержалось, начало, наконец, становиться реальностью.

Большинство моих сверстников из Йовилля — «йовильские ребята», как мы себя называли, — стали специалистами в той или иной области или пошли в бизнес и давно переехали в процветающие северные пригороды. Довольно многие, как, например, Али Бахер — игрок команды «Спринбок» по крикету[5], стали известными спортсменами.

Многие, не уверенные в будущем страны, присоединились к «утечке мозгов» и уехали за границу. Я подумал, а многие ли из тех, кто остался, были бы готовы помочь мне, если бы я постучался в их дверь…

Я так погрузился в прошлое, что только заметив, как один из нынешних обитателей Альбин-Корта рассматривает меня из окна на втором этаже — там, где жил один из наших ребят, Джок Сильвер, — только в этот момент я пробудился от воспоминаний. Я совсем забыл о другой цели своей прогулки.

Часть первая. Начало, 1938-63 гг.

Глава 1. Бойня в Шарпевилле

21 марта 1960 года. Йоханнесбург

Учёба в начальной Йовилльской школе для мальчиков была очень приятной. Мои спортивные таланты помогли мне получить место в КЕС — средней школе им. короля Эдуарда VII. Хотя это по-прежнему была школа «только для белых», это был совершенно иной мир, нежели тот, в котором я вырос. Йовилльская школа для мальчиков была типичной «асфальто-бетонной» школой для детей из семей с низким достатком. КЕС стремилась к уровню стандартов английских государственных школ. Окружённое деревьями главное здание школы в староанглийском стиле имело башню с часами, которая возвышалась над многочисленными игровыми площадками. Мы носили нарядные зелёные пиджаки с короной, вышитой на грудном кармане, серые фланелевые брюки и, в особых случаях, соломенные шляпы-канотье.

В первый же день небольшая группа ребят из Йовилля, которые были приняты в школу, были осмеяны за то, что пришли в длинных брюках.

— Ясно, что вы — кучка евреев, — сказал нам один из старшеклассников. — Почему бы вам не носить шорты до следующего класса?

Я обнаружил, что элемент антисемитизма укоренился в тех учениках из шахтёрских городов Восточного и Западного Ранда, которые жили в интернате при школе. Их жизнь была убогой, поскольку их заставляли прислуживать и учителям, и старостам классов, и некоторые из наиболее тупых искали любого повода для того, чтобы выплеснуть недовольство своим положением.

Хотя я был в числе лучших на спортивных площадках, особенно в легкой атлетике, я постоянно сталкивался и с учителями, и со старостами. Дело не в том, что я бунтовал осознанно, но я не мог скрыть своего презрения к высокомерному поведению тех, кто имел власть.

Моим любимым учителем был «Бути» Фан дер Рит, который обучал нас языку африкаанс и тренировал нас в регби. Он был прямым, простым и доступным человеком, поэтому, когда он хлестал нас тростью, мы не особенно обижались. Однажды во время уроков к двери класса, где преподавал Бути, подошёл один из старшеклассников. Поговорив с ним за дверью, Бути вернулся и сказал нам, что парень, с которым он говорил, делает ужасную ошибку, преждевременно покидая школу.

— Он думает, что сможет заработать на жизнь, играя в гольф, — сказал заметно расстроенный Бути.

Имя этого парня было Гари Плейер — впоследствии он стал всемирно известным игроком в гольф.

Директором школы был Сэйнт Джон Б. Нитч — угловатый тип с высоким лбом и лысой головой. И учителя, и ученики называли его «Боссом». Вечно угрюмый и в чёрном халате, он напоминал мне средневекового монаха. Когда на богослужениях мы произносили нараспев молитвы, бормоча, «Наш отец там, в раю…», я желал, чтобы наш «Босс» тоже был «там, наверху».

Большинство учителей использовали трость для насаждения дисциплины, но Босс был божьим главным палачом. Рецидивисты вроде меня были хорошо знакомы с процедурой. Он приказывал вам перегнуться через стул в его кабинете, пока выбирал трость из шкафа. Вы слышали, как он со свистом хлестал ей в воздухе, испытывая её на гибкость и настраивая себя.

Первый раз, когда я стал жертвой наказания — за то, что свистнул на только что принятого на работу секретаря школы, — я сделал ошибку, повернувшись, чтобы посмотреть, почему он медлит. Как выяснилось, именно в этот момент он наносил удар в полную силу. Он уже не мог остановить свою руку и я получил удар частично по ногам и частично по рукам.

— Ни с места, — прошипел он, пока я от боли тер руки.

Когда он заканчивал наказание, вам коротко приказывали «выйти вон». Вопросом чести было показать, что вы не напуганы, не издавать ни звука и не показывать, что вам больно.

Если вы возвращались в класс с высоко поднятой головой, то ваши одноклассники смотрели на вас в благоговейном страхе. Порка тростью оставляла шрамы и синяки, которые не сходили неделями. Я обнаружил в столь раннем возрасте, что телесные наказания были неверным способом решать какую-либо проблему. Более того, я понял, что стоически выдерживая наказание, вы выигрывали бой. Вместо того, чтобы быть униженным, вы вызывали восхищение. Это создавало порочный круг между школьной администрацией и мной, поскольку я упрямо стремился показать, что не буду приспосабливаться.