Николай Шмелев - С малых высот Страница 6

Жарков встал, погасил недокуренную папиросу, улыбнулся своей светлой улыбкой и направился к двери. За ним пошли все остальные.

Когда совсем стемнело, летчики и штурманы направились к своим «ночным бомбардировщикам». Предстоял первый боевой вылет за линию фронта. Мы ожидали его с нетерпением. Но каким он будет? Раньше мы летали над своей территорией. Врага можно было встретить только в воздухе. А теперь он будет стараться уничтожить нас и с земли.

Перед взлетом душевное состояние у всех было какое-то необычное. Каждый горел желанием как можно лучше выполнить первое боевое задание.

Наши старшие товарищи, воевавшие с белофиннами и на Халхин-Голе, старались передать нам свой опыт, советовали что делать в случае, если собьют или повредят самолет. Старший лейтенант Василий Слукин говорил:

— На вынужденную старайтесь садиться ближе к лесу. Он вас скроет. А потом через линию фронта добирайтесь до дома.

Но его слова не ободряли, а навевали неприятные мысли. Кому хочется помирать в девятнадцать лет?

И все-таки мы с огромным желанием, даже с азартом шли на первое боевое задание.

Механик Коновалов доложил о готовности самолета к вылету. Штурман Гарифуллин проверил подвеску бомб. Все оказалось в порядке. Запустив мотор, я вырулил на взлетно-посадочную полосу. Старт мне дали немедленно. Самолет плавно оторвался от земли.

— Забирайся выше! — сказал по переговорному устройству Гарифуллин.

Стрелка высотомера медленно поползла вверх. Через несколько минут полета внизу замелькали десятки вспышек — красных, желтых, синеватых. Вот она, линия фронта, протянувшаяся по реке Лама. Даже ночью здесь нет покоя. На вражеской стороне вспышек больше. Это рвутся снаряды нашей артиллерии.

Курс держим правильный. Вот лес, а вот и деревня.

— Цель вижу! — доложил штурман. — Держи правее! Деревня вытянулась с востока на запад километра на полтора. На снегу отчетливо видны квадратики изб, а возле них коробочки автомашин.

— Заходи вдоль деревни! — скомандовал Гарифуллин. — Еще правее, так держать! Немцы в избах! Греются, гады!

— Сейчас зашевелятся, — ответил я.

Мотор работал на полную мощность. Вдруг впереди, у самого винта, темноту прошила огненная строчка трассирующих пуль. И тотчас же с земли навстречу самолету протянулись новые трассы. Стреляли из крупнокалиберного зенитного пулемета. Казалось, мы неминуемо должны напороться на одну из этих смертоносных струй. Я откинулся на спинку сиденья, невольно стараясь затормозить движение самолета, и потянул ручку на себя. Машину качнуло. Слева тяжело ухнул зенитный снаряд. В этот момент в ушах раздался голос Гарифуллина:

— Сбросил!

Я тут же свалил самолет на левое крыло и, отворачивая от огненной трассы, стал терять высоту.

— Разворотило сарай, из которого бил пулемет! Загорелись автомашины! Фриц — капут! — кричал штурман.

— Давай домой!

В это время появилась новая огневая точка противника. Трасса пуль метнулась вслед за самолетом. Опять послышались взрывы — один, другой, третий. Я бросил самолет к земле и на бреющем вышел из зоны обстрела.

— Ну как, Коля? Жив? — взволнованно спросил Гарифуллин.

— Жив!

— Бомб маловато! Еще бы заход сделать!

— Ничего! Им сейчас другие добавят!

Внизу знакомым пятном чернел лес. За ним, впереди, находилась линия фронта.

Неожиданно мотор резко сбавил обороты. Самолет вздрогнул и, словно раненая птица, клюнул носом. Не зная, что случилось, я, чтобы не потерять скорость, сразу же перевел машину в планирование. Рука машинально то убирала сектор газа, то до отказа посылала его вперед, но мотор не реагировал. Я как-то сразу ощутил всю трудность обстановки: ночь, мороз, внизу — занятая врагом территория и, главное, сплошной лес. Неужели первый боевой вылет станет и последним?

— Что случилось, Коля? — спрашивает Гарифуллин.

— Мотор отказал!

— У, дьявол! До линии фронта еще километра два.

Единственная надежда на шприцевание. Я с лихорадочной поспешностью пустил в ход шприц. Мотор на несколько секунд ожил и снова умолк. А самолет уже почти касался лыжами верхушек деревьев.

— Буду садиться, приготовься! — передал я штурману.

Впереди на черном фоне леса показалась поляна. Ни на секунду не переставая подкачивать бензин, начал планировать к ней. Когда до земли осталось метра три, мотор вдруг захлопал, словно захлебываясь, и самолет стал набирать высоту.

— Газ! Газ давай! — закричал Гарифуллин. — Жми на сектор!

Мотор взвыл, и машина, так и не коснувшись снега, медленно полезла вверх. Линию фронта перелетели на высоте сорока — пятидесяти метров.

Все произошло так неожиданно и быстро, что я даже не успел по-настоящему осознать опасность, которая нам грозила. Было неясно, почему мотор внезапно сбавил обороты и почему вдруг заработал.

Фронт остался позади. Самолет шел плавно, как ни в чем не бывало. Что же в конце концов случилось?

Эта мысль, очевидно, не давала покоя и штурману.

Что же там было? — спросил он через некоторое время.

— Убей, не знаю, — откровенно признался я.

— А как теперь?

— Полный порядок!

— А ну, испытай мотор на всех режимах! Я убрал газ, а затем резко подал сектор до отказа вперед. Мотор работал нормально. «Наверняка техник чего-нибудь не доглядел, — подумал я. — Вот доберусь до аэродрома — дам ему жару».

Техник Коновалов встретил нас, как всегда, возле посадочной полосы.

— Ты почему выпустил в воздух неисправную машину? Из-за тебя мы с Гарифуллиным чуть у фрицев не сели!

Коновалов, ничего не поняв, заморгал глазами:

— Что случилось?

— Машина не в порядке, вот что! Мотор отказал! — кричал я.

— Не может быть! — убежденно возразил Коновалов. — Знать ничего не знаю. Вызывай начальство.

Пришел инженер. Осмотрели мотор. Никаких неисправностей не нашли. Тогда проверили горючее. В бензине оказалась вода.

— А я думал, по твоему недосмотру что-нибудь случилось! — примирительно сказал я технику. — Ты не обижайся!

— Обойдется! — согласился Коновалов. — Только в другой раз не кричи. Мы, горьковские, за свою работу ручаемся…

— А вот с теми, кто заправлял машину — костромские они или владимирские, — придется серьезно поговорить, — заметил инженер.

Техники немедленно слили из баков испорченное горючее, заправили самолет хорошим бензином и подвесили бомбы. В эту ночь мы сделали еще три боевых вылета.

…Возвратившись однажды с завтрака, мы увидели в общежитии незнакомого человека. Он сидел на корточках в углу и перебирал в чемодане свои вещи. Когда мы вошли, он принял стойку «смирно» и четко сказал: