Святослав Рыбас - Громыко. Война, мир и дипломатия Страница 6

В конце XIX века такое потрясение произошло: на рынках Центральной Европы появилось дешевое американское зерно — заокеанские сельхозпроизводители стали использовать технологические новшества: машинную обработку почвы, элеваторы, ленточные конвейеры, мощные сухогрузы для перевозки зерна. Цены в России на все виды хлебов упали в два раза, начался мировой сельскохозяйственный кризис. Российское сельское хозяйство, основа экономики, находилось в иных исторических и технологических временах и в связи с угрозой потери основных бюджетных доходов нуждалось в срочном реформировании. (Важнейшие события отечественной истории: аграрные преобразования П. А. Столыпина и коллективизацию сельского хозяйства в 30-е годы — можно рассматривать сквозь призму этого кризиса.)

Одновременно с промышленным подъемом экономика страдала от ограниченности внутреннего рынка сбыта, что требовало от производителей больших оборотных средств и подпитывания их дешевыми европейскими кредитами. Когда в 1899 году в Европе разразился финансовый кризис и были повышены кредитные ставки европейских банков, начались сбои в российской финансовой системе. Частные российские банки потребовали у отечественных предпринимателей досрочного возврата кредитов, подняли цену кредитов, сократили учет векселей. Российские акции сильно потеряли в цене. Разразился экономический кризис, на почве которого выросли потрясения первой русской революции.

Главная проблема состояла в том, что в одних направлениях Россия была на уровне развитых стран, а в других находилась на три столетия позади. И, соответственно, эти направления, выраженные в экономике и традициях, порождали людей с различными и часто противоположными интересами и психологией. Представим, что средневековый рыцарь в латах стал бы диктовать свои требования инженерам Тульского оружейного завода, где делались первоклассные винтовки. Трудно представить? Но к началу века в политической верхушке было множество таких «рыцарей», которые видели залог будущего в сохранении традиций самодержавия. И при этом нельзя сказать, что они были недоумками или дремучими невеждами. Как раз наоборот, образованные аристократы, почитающие кодекс чести, в нравственном и культурном отношении были выше оппонентов. То, что Европа давно оставила в прошлом, запечатлев в образе Дон Кихота, Россия только-только начала осмысливать талантами Антона Чехова и Ивана Бунина. Русский «Вишневый сад» еще стоял в полном цвету, прекрасный, экономически малоуместный и ожидающий перестройки на прибыльные дачные участки.

По сравнению с образованным обществом крестьяне были «второй Россией». Они платили налоги, поставляли в армию новобранцев, были наивны в отношении многих вопросов современности, однако обладали могучей силой, которая называлась общиной. В Европе она давно распалась, но у нас суровость климата и скудность почв вынуждали крестьянские семьи жить в крайнем напряжении сил и ради выживания и облегчения участи кооперироваться с соседями. Но как могла страна успешно развиваться, если почти 85 процентов ее населения были в своих правах ограничены общинными порядками? Наступало время, когда требовалось освободить крестьян от этой полузависимости. Как подступиться к этому, никто не знал. Немецкий канцлер О. Бисмарк говорил, что «вся сила России в общинном землепользовании», философ К. Л. Кавелин считал общину «страховым учреждением» от «безземелья и бездомности», при этом так характеризовал качественный состав сельского населения: «Огромная, несметная масса мужиков, не знающих грамоте, не имеющая даже зачатков религиозного и нравственного наставления».

Вспомним о климатических и культурных основах исторического процесса. Россия — северная страна с крайне суровым климатом и преобладанием скудных и болотистых почв. (Не случайно Громыко обостренно любил тепло: еще подростком он гонял плоты по реке и сильно замерзал.) В Западной Европе сельскохозяйственные работы возможны в течение 8—10 месяцев, а в России природа отводила на это 4—5,5 месяца. На протяжении веков совокупный прибавочный продукт здесь был минимален. Там, где европейские элиты могли позволить себе договорные отношения и, соответственно, более или менее свободное экономическое развитие индивидуумов, русские были вынуждены действовать по принципу «в одиночку не выжить» и подчинить все права политической элиты царской власти. Поэтому жесткая централизация московских царей была не случайным выбором.

А как же Канада, самая северная страна Запада? Ведь она успешно развивается на фундаменте либерального индивидуализма. Но это популярное сравнение не вполне корректно. На самом деле южная граница Канады по географической широте соответствует Крыму и северному Причерноморью. 90 процентов канадцев проживает в 300-километровой зоне вдоль южной границы. Здесь же расположены все крупные города страны. Северный край этой зоны находится на широте 52 градуса (на уровне украинского Чернигова), а дальше городов нет, одни поселки. В России же совсем иная картина, Москва стоит на 400 километров севернее Чернигова, и она далеко не самый северный российский город. Что касается Скандинавии, то ее обогревает Гольфстрим, а значит, ее тоже нельзя сравнивать с Россией.

Так что наш герой был воспитан в традиционной коллективистской традиции, и это важно для понимания его судьбы.

Крупный российский историк, академик Леонид Милов писал, что русские, обладая минимальными ресурсами, создали «великую империю» и выработали способность подниматься с колен после катастроф. При этом он сделал далекоидущий вывод о русской интеллигенции. «Весьма вероятно, что вся совокупность трагических и молчаливо героических черт бытия русского крестьянина (равно как и других земледельцев Европейской России) опосредованно способствовала становлению в XIX — начале XX в. в среде “слуг общества” того типа работника умственного труда, который стал известен как тип “русского интеллигента” с его кристальной порядочностью, с его неиссякаемым состраданием к тяжелой жизни народа»{15}.

Маркиз А. де Кюстин в своей суровой в отношении России книге приводит принципиальное замечание императора Николая I: «Расстояния — наше проклятие»{16}. Действительно, бедная экономика, огромные пространства, слабая связь с регионами, постоянная борьба с климатом — все это не позволяло власти развивать местное самоуправление и ослаблять централизацию.

Во время аграрной реформы, получившей название Столыпинской — по имени председателя Совета министров Российской империи Петра Столыпина, выявилось соотношение «индивидуалистов», пожелавших выйти из крестьянской общины, и «коллективистов», пожелавших остаться под ее защитой. В 1915 году оно составило 36,7 и 63,3 процента.