Давид Флуссер - Загадка Христа Страница 6

Ф Через несколько десятилетий после распятия Иисуса Иосиф Флавий характеризует его как «человека мудрого». Соответствующее место в сохранившихся рукописях «Иудейских древностей» (XVIII, 3:4) содержит признаки христианской переработки. Однако легко различимая переработка уже в начале интересующего нас места позволяет установить действительный текст Иосифа: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый — если его вообще можно назвать человеком». Именно эта вставка другой рукой (начиная с «если») гарантирует то, что в предшествующем предложении содержится подлинное суждение Иосифа. Иосиф, таким образом, включает Иисуса в череду еврейских мудрецов.

Греческое слово «мудрый» от того же корня, что и понятие софист, не имевшее в ту пору того негативного привкуса, которым это понятие обладает сегодня[9]. Иосиф обычно употребляет это понятие, когда говорит о видных еврейских мудрецах[10].

Компетентность Иисуса в вопросах еврейской традиции подтверждается еще и тем фактом, что, хотя он «официально» и не был книжником[11], к нему обычно обращались «рабби» («мой учитель»)[12]. «Обращение „рабби" в то время широко употреблялось прежде всего по отношению к знатокам и учителям Торы; однако оно не ограничивалось специально обученными и официально признанными учеными»[13]. Только в следующем поколении после Иисуса титул «рабби» стал обозначать ученое звание. Иисус считал неуместным, что многие фарисеи допускают по отношению к себе обращение «рабби»: Но вас пусть не называют «рабби», ибо один у вас учитель, а вы все — братья друг другу. И еще Иисус сказал: И отцом не называйте никого на земле, ибо один у вас Отец — Отец Небесный (Мф 23:8, 9). Слово «абба» («мой отец») было другим распространенным тогда обращением. Даже Бар Кохбу в одном недавно опубликованном письме называют «абба».

Нечто подобное говорил книжник, живший одним поколением раньше Иисуса: «Люби ремесло и ненавидь почетные звания»[14]. Этот взгляд разделяли многие. Книжники если и бывали подчас высокомерны, то уж книжными червями их не назовешь. Они заставляли своих детей учиться ремеслу, и многие из них сами были ремесленниками. Среди таких ремесленников самыми образованными считались в то время столяры. Когда обсуждался сложный вопрос, обычно говорилось: «Нет ли здесь столяра, сына столяра, который объяснит нам это?»[15]. Иисус был столяром или сыном столяра, а возможно, и тем, и другим. Само по себе это, конечно, не доказывает, что Иисус и даже его отец были образованными людьми. Но отсюда ясно, что сентиментально-идиллический образ Иисуса — образ скромного, обаятельного и наивного ремесленника — не выдерживает критики.

Уже Ницше справедливо отмечал: «Известные мне опыты вычитывания из евангелий самой настоящей истории „души" доказывают, на мой взгляд, отвратительное психологическое легкомыслие»[16][2]. Все же один психологический факт из жизни Иисуса нельзя пропустить: его негативное отношение к собственной семье. Этот факт проскальзывает даже у наименее исторически достоверного Иоанна. Когда во время свадьбы в Кане мать попросила Иисуса достать вина, он сказал ей: «Что у нас с тобой общего[17], женщина?» (2:4)[3]. Мотив напряженных отношений с семьей доведен почти до предела в одном недавно открытом апокрифическом тексте[18]. В нем рассказывается, что, когда Иисуса распяли, его мать Мария с сыновьями Иаковом, Симоном и Иудой подошли к кресту и стали рядом. А Иисус, вися на древе, сказал ей: «Забирай своих сыновей и уходи!» Впрочем, о натянутых отношениях с родственниками мы узнаем и от синоптиков. Однажды к Иисусу пришли мать и братья и позвали его. Тогда, обращаясь к ученикам, он сказал: Вот здесь моя мать и мои братья! Всякий, кто исполняет волю Отца моего Небесного, тот мне и брат, и сестра, и мать (Мф 12:46–50; ср. также Лк 11:27–28). Ту же мысль Иисус распространил и на других людей: Истинно говорю вам, всякий, кто оставил дом, или жену, или братьев, или родителей, или детей ради Божьего Царства, тот во много раз больше получит уже сейчас, а в будущем мире еще и вечную жизнь (Лк 18:28–30). И еще одно изречение на ту же тему (на семитских языках оно звучит не так бесчеловечно, как в переводах): Кто приходит ко мне, не возненавидев своего отца, матери, детей, братьев, сестер… тот не станет моим учеником (Лк 14:26). Иисус знал простую истину: решимость в вопросах веры неизбежно ведет к разрыву семейных уз. И он призывал к такой решимости, поскольку был уверен, что конец близок. «Одному человеку он сказал: Следуй за мной. А тот ответил: „Позволь мне сначала пойти похоронить отца". Но Иисус ему сказал: Пусть мертвецы хоронят своих мертвецов… Другой человек сказал ему: „Я пойду за тобой, Господи. Только позволь мне сначала попрощаться с моими домашними". Иисус ответил: Кто, положив руку на плуг, оглядывается назад, тот не годится для Божьего Царства» (Лк 9:59–62).

Как мы видели, между Иисусом и его родственниками установились весьма натянутые, вероятно, даже окрашенные аффектами, отношения. Этот психологический фактор (корни которого нам неизвестны), по-видимому, сыграл определенную роль при принятии им столь важного для судеб человечества решения. Евангелист Марк сводит психологическую подоплеку семейных отношений Иисуса к довольно простой схеме: как только Иисус бросил ремесло, чтобы возвещать о наступлении Царства, родственники сочли, что он спятил. Марк рассказывает, как близкие «пришли, чтобы силой увести его, поскольку люди говорили: „Он сошел с ума"» (Мк 3:21). Это место едва ли заслуживает доверия. Оно, несомненно, является вставкой (и довольно неуклюжей) самого евангелиста[19]. К подлинному ядру рассказа, вероятно, относится лишь тот факт, что призвание Иисуса до самой его смерти считалось в семье просто опасной фантазией (ср. Ин 7:5). Иисус справедливо подозревал, что близкие в него не поверят. Поэтому после крещения он отправился не домой, а в Капернаум. Позднее, посетив свой родной город, он лишний раз убедился, что нет пророка в своем отечестве. Когда он учил в синагоге в Назарете, люди недоумевали, откуда такая мудрость у сына Иосифа. Из-за их неверия Иисус не мог там даже чуда совершить.

А какова судьба родственников Иисуса после его смерти? Согласно не вполне достоверному сообщению (Деян 1:14)[20], мать Иисуса Мария вместе с сыновьями переселилась в Иерусалим к апостолам. Брат Иисуса Иаков поверил под влиянием явления Воскресшего[21]. В 62 г. он умер за веру в брата, погубленный первосвященником- саддукеем[22]. Впоследствии поверили также и другие братья Иисуса. Со своими женами они были приняты христианскими общинами (1 Кор 9:5). Признав своего казненного брата Мессией, братья Иисуса должны были прийти к выводу, что они и сами потомки Давида. Из одного древнего источника[23] мы узнаем следующее. Цезарь Домициан заподозрил, что внуки Иуды, брата Иисуса, потомки еврейского царского рода. Он допросил их в Риме и отпустил, когда выяснилось, что они всего лишь бедные крестьяне. Впоследствии они стали во главе христианских общин, по-видимому, в Галилее, и прожили до времен Траяна. Руководителем иерусалимской общины после убийства Иакова стал двоюродный брат Иисуса Симеон. Таким образом, родственники Иисуса после его смерти, переступив через свой скептицизм, вошли в молодую иудео-христианскую общину, в которую были с честью приняты. Их можно понять: конечно, жить в организованной общине в качестве родственников самого Спасителя было рискованно, но все же проще, чем видеть в брате и сыне нечто чуждое себе. Мать Иисуса, при всей ее неспособности понять сына, была по-своему права: катастрофа, которой она опасалась, разразилась, и меч прошел через ее собственную душу (Лк 2:35).