Карен Таривердиев - Везучий Страница 6

Потом мы садились в крытую машину, потому что никто не должен был нас видеть, которая вывозила нас на отдаленную вертолетную площадку, куда подлетали на бреющем полете пара транспортных Ми-8, а сверху уже кружилась пара Ми-24 огневой поддержки… И мы грузились в транспортники по десять человек на борт и вылетали туда, где было на карте условным тактическим значком обозначено место десантирование. Когда на сутки, когда на двое, когда на трое… Когда и больше… это уже как придется…

Не каждое десантирование заканчивалось боем. Это мы сами должны были бой навязать и победить. Но это не всегда это получалось. Бывало, что бой не принимали. А бывало, что и просто нас били безо всяких затей… Всякое с нами случалось, и мы никогда не знали, какими мы будем выгружаться обратно на ту же самую вертолетную площадку, с которой и взлетели сутки, двое, трое или больше, назад… Своих мы не оставляли: ни живых, ни раненых, ни мертвых… Закон был прост: сколько нас ушло, столько должно и вернуться, а там уже и разберемся- кто живой, кто раненый, а кто мертвый… Другого закона у нас не было…

В город Джелалабад я попал случайно, но у меня было там много друзей, с которыми я учился еще в училище. Местный батальон, сходный моему, в котором я служил, ушел на войну и "попал". Комната в которой я жил у друзей, опустела. Одни ушли в засаду и "попали", а другие ушли их выручать. Это был не мой батальон, и чего бы я в их дела совался?! Я остался в пустой комнате, в которой меня приютили местные лейтенанты, ушедшие на войну. Бетонный пол, бетонный потолок, а стены почему-то, деревянные… Четыре незаправленные койки, потому что сорвались они по тревоге, и им было не до внешнего вида своих кроватей… За окном поревела сирена боевой тревоги и стихла, потом поревели дизеля боевых машин и тоже стихли, удаляясь… Я не вмешивался, я не знал зоны, я не знал солдат, и вообще мне там нечего было делать. Я остался ждать… На подоконнике стоял японский магнитофон, и я его машинально выключил. И он запел голосом Пугачевой "Паромщик". А потом " Без меня" со словами " ты ищи себя, любимый мой… ты найдешь себя, и мы еще споем…"

Я был женат, и уже родилась моя дочь. Но была у меня первая Любовь. И я написал ей письмо. Прямо тогда из той комнаты с бетонным потолком… Из того боя под Джелалабадом, в котором я не участвовал, на свои койки вернулось только два лейтенанта из четырех. Наша переписка была редкой, но именно из-за нее я ушел в армию по мальчишеству. Именно из-за нее я бросил Университет и уехал на Север, потому хотел ей доказать ей, что я мужик, а не тля паскудная… Именно из-за нее не вернулся, а поступил в офицерское училище и закончил его с отличием. Потом, правда, через пять лет она потеряла свое значение в моей жизни, потому что я уже начал мерить жизнь другими критериями к ней не относящимся. Но тогда я вспомнил именно ее, а не свою жену.

И вернулся в свой батальон на следующий день. И получал оружие, гранаты, программы связи и садился в вертолет, выпадая из него при приземлении оттого, что сил больше не было. Ни у меня, ни у моих солдат. Но мы, минутку полежав, снова поднимались и шли обратно в батальон, а через несколько дней все начиналось заново.

У меня к моим 45ти были десятки женщин. Кого-то из них я любил, кеми-то только пользовался… По-разному бывало. Но почему-то, когда я слышу эти две песни Пугачевой я вспоминаю эту свою Первую Любовь, которая никогда не были ни моей женой, ни любовницей, хотя мы до сих пор не потеряли связи и дружим. У нее своя жизнь, у меня своя…

Рев вертолетов, зашедших, чтобы загрузить разведгруппу, рев боевых машин, входящих за пределы боевого охранения, чтобы спасти то, что осталось, от этой самой разведгруппы… Запредельный рев вертолетов, зависающих там, где зависнуть нельзя… Но все-таки зависающих, чтобы под убийственным зенитным огнем замереть на минуту-другую на запредельном риске, только бы забрать раненых, когда сами летчики уже не надеются выжить…

Разведгруппа, средний возраст которой лет 20… Группа, никогда не отступящая, только потому что сзади не только Родина, но и Первая Любовь, которая к этим годам была в жизни уже у каждого.

Плевать на то, что говорят, что война никому не нужна. Нужна… Тем, кто воюет. Чтобы понять себя мужиком. Чтобы наши Женщины, какими бы по счету они ни были, гордились нами, даже над нашими могилами. "Я-мужик!" Такое осознание дорого стоит. Поверьте мне, пацифисты…

Он приехал в роту

… и сказал: "Меня не убью на этой войне". И мы вытаращили на него глаза и рассмеялись. А он сказал: "Я прилетел в Кабул позавчера и договорился, что меня возьмут с собой вертолеты Ми-6 Газнийской эскадрильи, чтобы довезти до батальона. Они везли бомбы для "восьмерок?, но мне было на это наплевать!?. Мы еще раз рассмеялись и сказали: "Старик, в нашей эскадрильи Ми-6 нет!"

– Но они же летели в Газни,- сказал он. – Да нам насрать, куда они летели, – сказали мы.- Это не наше дело, а вертолетчиков. Пусть они сами разбираются! – Я должен был лететь в Ми-6, но пока бегал за чемоданом, летчики улетели без меня, а по дороге тот вертолет, в котором я должен был лететь, сбили…- сказал он.

– Старик! – снова рассмеялись мы, три взводных из четырех первой роты 177 отряда специального назначения, в которую он прилетел четвертым по штату. Мы давно уже воевали. Кто восемь месяцев, кто шесть, кто просто три, но давно. И нам было наплевать, кого и как сбили и что это значит… – Старик, запомни, это ничего не значит. Вот если собьют вертолет из нашей эскадрильи, то у нас будет восемь трупов, а Ми-6 с бомбами?… Пусть летуны сами об этом думают!…

– И все-таки я не погибну! Ведь, если бы мне была предназначена такая судьба, то я бы успел на тот вертолет и был бы убит еще вчера!

Сказал он и покосился на меня. А у меня на груди висела накривь пришитая золотая полоска за тяжелое ранение. Я только что вернулся из госпиталя после ранения в ногу. Но в тот момент, когда он на меня смотрел, у меня и лицо было покрыто запекшимися ранами по всему лицу. К боям это не имело никакого отношения. Просто с устатку я как-то заснул в тени боевой машины, а потом солнце переместилось и обожгло мне лицо до того, как я успел проснуться. Зрелище было еще то, в особенности в сочетании с планкой за тяжелое ранение. Полморды было в ожегах, но ребята знали, что я просто заснул на солнце, а он не знал и решил, что я горел в боевой машине…

– Старик, зарекалась свинья в лужу не ложиться,- сказал я ему, потому что был самым старым из взводных, и у меня было уже восемь месяцев войны за плечами. – Не зарекайся!… А он ответил убежденно: – И все равно я не погибну!

Он действительно был смелым парнем. Он действительно пару раз выживал там, где и выжить было трудно. Он многое сделал за те полгода, пока воевал в нашей роте. Но однажды он полез туда, куда не должен был лезть. И его убили. Он не заметил духа, который прятался за его спиной, а дух выскочил из укрытия и всадил очередь ему в спину. Одна из пуль попала в сердце. Он даже "мама" не успел выдохнуть напоследок. Просто упал и все…