Павел Фокин - Маяковский без глянца Страница 6

Из репортажа газеты «Эль универсаль иллюстрадо» (Гавана):

Это – сильный молодой человек высокого роста, чья мощь проявляется совершенно одинаково как в улыбке и взорах, так и в движениях, всегда очень ловких, несмотря на его корпуленцию. <…> Меня поразила какая-то необыкновенная гармония между его физическими и духовными данными; он как бы олицетворяет собой известную пословицу: «здоровый дух – в здоровом теле».

Из репортажа газеты «Фрайгайт» (Нью-Йорк):

Маяковский бросает выкуренную русскую папиросу, закуривает другую и начинает ходить из угла в угол большой меблированной комнаты на Пятой авеню. Его высокая сильная фигура с энергичными обветренными чертами лица и крепкими мускулами стройна, как на марше… В нем совершенно нельзя признать русского. Он больше напоминает мексиканского ковбоя. Вот он остановился, бросил через окно взгляд на Пятую авеню – и своим глубоким, громовым, заполняющим всю комнату голосом сказал:

– Эх, скучно тут у вас! <…>

Вот он – Маяковский! Так же прост и велик, как и сама Советская Россия. Гигантский рост, крепкие плечи, простенький пиджачок, коротко остриженная большая голова и широкая русская ноздря.

С виду – ничего величественного, отличительного: просто русский парень, здоровенный, угловатый, размашистый.

Лев Вениаминович Никулин:

1929 год.

Из гостиницы «Истриа» на Монпарнасе выходит человек тридцати шести лет. Он высок ростом, широкоплеч и сложен пропорционально и складно. На нем скромная добротная одежда – так может одеваться пароходный механик, рабочий в праздничный день. Он волочит за собой тяжелую трость, а иногда ставит ее вертикально перед собой. Нельзя угадать национальность человека, – у него глаза южанина, широкий подбородок англосаксонца и цвет кожи американца, у которого есть примесь индейской крови. У него большой рот. Он кажется большим оттого, что у этого человека привычка растягивать губы, когда он говорит и хочет, чтобы его правильно поняли.

Иван Васильевич Грузинов:

У Маяковского почти всегда крепко сжатые челюсти. Его лицо почти всегда выражает сильное нервное напряжение.

Вероника Витольдовна Полонская (1908–1994), актриса МХАТа, мемуаристка. Жена артиста М. М. Яншина. Последняя возлюбленная В. Маяковского:

Осип Максимович сказал:

– Обратите внимание, какое несоответствие фигуры у Володи: он такой большой – на коротких ногах.

Действительно, при первом знакомстве Маяковский мне показался каким-то большим и нелепым в белом плаще, в шляпе, нахлобученной на лоб, с палкой, которой он очень энергично управлял.

Алексей Алексеевич Боровой (1875–1935), теоретик «эстетического анархизма», в 1914–1915 гг. заведовал литературным отделом газеты «Новь», где печатался В. Маяковский:

Физически, несмотря на его грубо эффектную наружность, он был мне противен. Мне омерзителен был его готтентотский зад, которым он вилял на ходу.

Юрий Карлович Олеша:

Иногда он появлялся на веранде ресторана «Дома Герцена»…

Когда он появлялся на веранде, все шепталось, переглядывалось и, как всегда перед началом зрелища, откидывалось к спинкам стульев. Некоторые, знакомые, здоровались. Он замедлял ход, ища взглядом незанятый столик. Все смотрели на его пиджак – синий, на его штаны – серые, на его трость – в руке, на его лицо – длинное – и в его глаза – невыносимые!

Валентин Петрович Катаев:

В углу его крупного, хорошо разработанного рта опытного оратора, эстрадного чтеца с прекрасной артикуляцией и доходчивой дикцией, как всегда, торчал окурок толстой папиросы высшего сорта, и он жевал его, точнее сказать, перетирал синеватыми искусственными зубами, причем механически двигались туда и сюда энергичные губы и мощный подбородок боксера.

В его темных бровях, в меру густых, таких, которые, как я заметил, чаще всего встречаются у очень способных, одаренных юношей, было тоже нечто женское, а лоб, мощно собранный над широкой переносицей, был как бы рассечен короткой вертикальной морщиной, глубоко черневшей треугольной зарубкой.

С недавнего времени он почему-то отрастил волосы, и они разваливались посередине лба на стороны, придавая несвойственный ему вид семинариста, никак не соответствующий тому образу Маяковского – футуриста, новатора, главаря, который сложился у меня с первых дней нашего восьмилетнего знакомства, то есть с самого начала 20-х годов.

Теперь, когда он стал памятником, очень трудно представить его себе не таким, как на площади Маяковского, на невысоком цоколе, с семинарскими волосами. Между тем почти все время, за исключением самого начала и самого конца своей писательской жизни, он коротко стригся, иногда наголо, машинкой под нуль, и его голова – по-моему, иногда даже просто начисто выбритая – определенностью своей формы напоминала яйцо.

Ольга Дмитриевна Форш (урожд. Комарова 1873–1961), писательница, художница:

Маяковский, по своему большому росту, был сразу отличен от всех. Он стоял, прислонившись к деревянной колонне, и хотя отвечал говорившему с ним, но думал о чем-то своем и грозно смотрел перед собой.

– Ангел… – начал мосье Франсуа.

– Которая? – оживилась Алиса.

– Я не про даму, я про поэта. Это его написал художник на стене киевского собора. Ангел страшного суда, он держит в руках весы правосудия. То же самое грозное лицо.

Во весь голос

Алексей Елисеевич Крученых:

Голос, этот самый совершенный инструмент, математически точно воспроизводящий мысль и образ, краски и звуки, и все многообразие бытия, – полонил Маяковского и был покорен им. Поэт подчеркивал это даже в названиях своих книг: «Маяковский для голоса», «Во весь голос». Все вещи Маяковского написаны для громкого чтения, для эстрады, для площади. Маяковский весь в голосе, и даже собственные живопись и рисунок он поставил на службу своей поэзии.

Софья Сергеевна Шамардина:

Он любил свой голос, и часто, когда читал для себя, чувствовалось, что слушает себя и доволен: «Правда, голос хороший?.. Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего…» Льется глубокий, выразительный, его особого, маяковского тембра голос.

Лили Юрьевна Брик. В записи Григория Израилевича Полякова:

Голос <…> не был богат интонациями, но достаточно выразительный. Говорил размеренно, со средней быстротой, с большой напористостью и убедительностью, скандировал слова. Подобно остальным движениям, речь не была плавной, но часто имела резкий, обрывистый, «глыбистый» характер, слова произносились звучно, внушительно, как бы «падали».