Борис Расин - Подбельский Страница 6

Среди большевиков же нашлись такие, что требовали уйти из думы, из кооперации, из всех легальных организаций и сосредоточить всю работу только в партии. «Ликвидаторами наизнанку» назвал их Ленин. Они, по сути дела, тоже стремились ликвидировать партию, оторвав ее от трудящихся масс, ибо сила партии в ее связи с массами.

Постоянными участниками всех споров, всех дискуссий были Вадим Подбельский и Александр Воронский. Товарищей поражали их глубокие, разносторонние знания. Подбельского в шутку называли «ходячей энциклопедией».

Вадим Николаевич вел яростные бои с меньшевиками, с ликвидаторами, с отзовистами, со всеми, кто выступал против единственно правильной ленинской линии. Пришлось выдержать не один бой и со сторонниками Троцкого, с теми, кто проповедовал теорию центризма, кто считал возможным объединить в одной партии революционеров и оппортунистов.

Александр Воронский прослыл философом и оратором. Он, как и Подбельский, большую часть времени отдавал чтению, ежедневно что-то подолгу писал. На сходках он был постоянным информатором о новинках социалистической литературы и эти сообщения делал с замечательным мастерством. Он образно и живо пересказывал содержание книг и критически их оценивал, всегда высказывая при этом свое, оригинальное мнение. И еще одно увлечение было у Александра Воронского: он страстно любил астрономию.

— Ах, какая чудесная это, черт возьми, штука, астрономия! Ничто так не возбуждает фантазии, не расширяет умственных границ, не приближает к космосу! — говорил он.

На одной из сходок речь зашла о последней статье П. Орловского[4] «Базаров и Санин»[5].

— Несколько лет тому назад, когда я читал арцыбашевский роман «Санин», я не придавал особого значения этому пошлому, я бы сказал, произведению. А вот прочитав Орловского, я как-то все по-иному начал ощущать… — так начал Александр Воронский. — И в ссылке встречаются типы, в той или иной мере напоминающие Санина. Реакция у многих отняла веру в будущее. Одни решили совершенно отойти от борьбы, другие же предаются пьянству и разврату.

— Подобные арцыбашевы сейчас только калечат нашу молодежь, — как бы продолжил его мысль Вадим Подбельский. — И вот в этот момент, когда действительно отовсюду выплывает всякая мерзость, нам, большевикам, предлагают ликвидировать партию, ждать милостей от власть имущих. Наоборот, нам сейчас, как никогда, нужно иметь сильную и единую партию! Мне удалось недавно получить вышедшие в Париже номера нашей газеты «Пролетарий». Ленин громит в них социалистов-революционеров и ликвидаторов…

— Партия разваливается, — бросил реплику самый ярый защитник ликвидаторов Борис Фромметт. — Сейчас нужно перейти к открытым политическим актам.

— К каким? — спросил кто-то.

— Что вы спрашиваете, к каким? — вставил Вадим Николаевич. — У нас уже есть опыт таких петиций. А Девятое января забыли! Нет, товарищи дорогие!.. Сколачивать партию, закалить ее в подпольных условиях, поднимать за собой массы — вот что нам нужно!..

Подбельского влекли самые опасные предприятия. Он неоднократно участвовал в организации побегов.

— Это у меня наследственное, — шутил Вадим. — Моя матушка дважды устраивала побеги — из Харьковской тюрьмы, из Киевской. Только за все это она отхватила четырнадцать с половиной лет каторжных работ…

Пожалуй, только Иван Фиолетов да Петр Смидович знали, как Вадим помог бежать большевику Семену Семкову. Ночью в непогоду он переправил товарища к одному из речных причалов, где Семкова ждал пароход, с капитаном которого Вадим заранее обо всем условился.

Подготовил Подбельский и побег Сусанны. Ее, как и Семкова, отправили на пароходе.

Исправник не мог не обратить внимания на слишком беспокойного ссыльного. Но когда Подбельскому указывали на частые отлучки из Паладина, он всегда находил причины и отговорки: то надо врача позвать к больному, то рыбы купить, то о дровах договориться.

По распоряжению вологодского жандармского управления 30 января 1910 года полицейские заявились с обыском на квартиры ссыльных. Подбельский в это время жил вместе с эсером Владиславом Каменским. Он вынужден был покинуть Серебряковых: у них родился сын, и посторонний человек стеснял их.

У Вадима Николаевича за годы ссылки это уже был третий обыск. Но еще никогда полицейский надзиратель так не усердствовал, как в этот раз. Он нашел литературу, недавно полученную из-за границы, а главное — несколько экземпляров гектографического журнала Яренской колонии политических ссыльных и разрозненные листы черновиков ряда статей. Недостаточно грамотный, но усердный надзиратель долго копался в этих бумагах и хотел было оставить их на месте, как вдруг прочитал: «…они успели уже забыть, как этот царь-изменник надругался над своим народом…» Еще и еще раз перечитывал надзиратель эту злополучную фразу. Потом протянул листок Вадиму Николаевичу:

— Ваши упражнения?

Отпираться было бесполезно. На одном из листов стояла подпись «В. Торин». Так же были подписаны и некоторые статьи в журнале, в которых разоблачались действия местных властей. «В. Торин» подписал и объявление о провокаторстве ссыльного Самуила Коневского, расклеенное накануне почти на всех домах Яренска и соседних деревень.

Материалов было достаточно, чтобы возбудить против Подбельского дознание. Вадима арестовали и направили в вологодскую полицию. Его допрашивали почти каждый день в течение двух месяцев. На все вопросы следователя он отвечал одной фразой:

— Не старайтесь, господин ротмистр. Я вам ничего говорить не буду…

Дело Подбельского было передано на «благоусмотрение его превосходительства господина вологодского губернатора», и два месяца Вадим Николаевич просидел в камере полицейского участка. Надо сказать, Подбельскому не повезло: еще недавно арестованных держали в полицейском управлении лишь по нескольку дней, пока идут первые дознания, а потом отправляли в тюрьму, где условия были более сносные, чем в участке. Но после того как в ряде тюрем вспыхнули бунты, жандармские власти перепугались. Наиболее опасных, с их точки зрения, преступников они теперь задерживали в участке.

3 марта 1910 года по решению губернатора Подбельский был осужден на три месяца заключения в участке.

Эти месяцы оказались в жизни Подбельского едва ли не самыми тяжелыми. В участке заключенные содержались в чрезвычайно плохих условиях.

Спать приходилось на голой скамье, прикрываясь пальто. Одежда, и без того обветшавшая, пришла в полную негодность. В Яренск Подбельский вернулся буквально в лохмотьях. Хорошо еще, что помогли товарищи — поделились кое-чем из вещей. На просьбу выдать полагавшееся ссыльным зимнее одежное пособие уездный исправник ответил отказом, мотивируя отказ этот тем, что деньги списали, так как Подбельский находился в заключении.