Ирина Гуро - Анри Барбюс Страница 6

Отец ведет всех троих в кукольный театр. Он сам громче всех смеется над проделками Полишинеля. Отец ведет их в галерею смотреть картины. Не те, что на мольбертах художников на бульварах. Здесь картины развешаны по стенам, их очень много. Отец учит, как надо на них смотреть, чтобы свет падал правильно, и тогда — о чудо! — из сумятицы мазков складывается видение, и похожее на настоящую жизнь и непохожее.

По воскресным дням летом они всей семьей выезжали за город. Извлеченная из корзины еда казалась волшебным яством, хотя было известно, что она приготовлена мамой Эмилией в кухне их квартиры на улице Мартир, 89. Но лучше всего было заходить в какой-нибудь загородный кабачок, полный народу, где у цинковой стойки отец пил дюбонне, разбавленное водой, а мальчику давали чашечку шоколада. Здесь Анри восхищало все: пол, посыпанный опилками, стулья с соломенными сиденьями и непонятное, загадочное слово на двери: «Эртна». И он вовсе не хотел знать, что это всего только надпись «вход»[5] на стекле двери, прочитанная наоборот.

Зверинец, куда тоже водил их отец, был интереснее и театра и картинных галерей.

Кто сказал, что животные не умеют думать? Анри возмущен этим утверждением. Здесь все полно ума, изящества, сноровки.

В конце длинной улицы Аббатов стоит небольшой дом. С улицы в нем табачная лавчонка. Во дворе чахлый палисадник прижимается к серой стене с тремя окнами, не украшенными ни цветочными горшками, ни тюлевой занавеской. Здесь живет пожилой одинокий господин с овальной, как лимон, лысиной на макушке. Впрочем, когда к нему привозят из деревни маленького мальчика, его сына Этьена, похожего на него, как бутон розы может быть похож на ее колючий шип, становится видно, что этот человек не так уж стар.

Мама Эмилия, которая все знает, говорит, что мальчик родился, когда его отец был уже не молод. Мать умерла, оставив сына еще в колыбели. Бедный человек просто трясется над этим ребенком. Почему мальчик живет в деревне, а не у своего папы? Потому, что у него слабые легкие. Почему у него слабые легкие? Потому, что он не слушался взрослых и не пил теплое молоко. Мама Эмилия разговаривает с Анри, как будто ему три года!

Господин с улицы Аббатов вызывает жгучий интерес Анри. Совсем не в связи с сентиментальными подробностями, сообщенными Эмилией. Этот господин — собачник. Он торгует чистопородными щенками. Но иногда среди блестящего выводка появляется «гадкий утенок».

Таким «гадким утенком» выглядел Жаке с желтым цыплячьим пухом на морде, со светло-коричневой шерстью, на которой рыжие подпалины выглядели грязными брызгами. Никому не нужный Жаке остался у лысого собачника и нисколько о том не тужил.

Иногда Анри заходил во двор собачника. Мальчик стоял у калитки палисадника, сжимая руками прутья ограды, и тихо говорил, подкрепляя свои излияния куском сахару:

— Я люблю тебя, Жаке. Ты самый красивый. Ты самый умный.

И Жаке подтверждал все это, неуклюже подпрыгивая и вертясь волчком.

Однажды произошло событие. Б окне появилась большая голова собачника, обвязанная теплым шарфом.

— Послушай, мальчик! Приходи, когда у меня не будут болеть уши!

Мальчик пришел на другой день. Хозяин повел его в сарай, где шесть серых комочков копошились под животом матери. Хозяин отобрал одного щеночка. Того, который «не получился».

Дома была бурная дискуссия. Мама Эмилия припоминала ужасные случаи, когда щенки, взбесившись, кусали детей. И те и другие погибали на заре жизни. И хотя никто ей не возражал, щенок все же остался. Его назвали громким именем: Помпей. Он жил долго. И все время, сидя на уроках в школе, а потом в коллеже, Анни мечтал о свободных часах, которые он проведет с Помпеем. А когда Помпей погиб в глубокой старости, уже другие мечты томили Анри.

Примерно в это же время розовые раковины перестали передавать шум моря. Просто Анри больше его не слушал.

Пройдет несколько десятков лет, и Анри Барбюс напишет о животных:

«Бедные создания, простые, незамысловатые, которые вертятся вокруг нас и судьба которых целиком в наших руках, позволяют заглянуть через щелку, схематично, но ясно в глубину жизни: способность страдать и способность мыслить». «Между всеми нашими чувствами нет более человечного, чем любовь к животным».

2

Учитель, мосье Деларбр записал в дневнике: «Нервный темперамент воспитанника Анри Барбюса испытывает нужду в постоянном движении».

За этими словами крылось недовольство: Барбюс был нелюбимым учеником. Слишком порывистый, слишком резкий, заводила среди товарищей, молчаливый в кругу взрослых.

Его отличало в толпе учеников коллежа Роллена не только то, что он был слишком большой, самый высокий среди сверстников. (Иногда на улице прохожие принимали его за взрослого и говорили ему: «Пардон, мосье», «Скажите, мосье», — и улыбались, заметив свою ошибку.) Мальчик — со своим особым душевным миром, углубленный в него, прислушивающийся к его движениям, к его обещаниям. Когда он волновался, у него начинали едва заметно дрожать губы и подбородок. Улыбка его была нежной и немного грустной.

…Та устремилась, как сокол, с покрытого снегом Олимпа,Прочь от Гефеста-царя, унося дорогое оружье…

Откуда этот удивительный торжественный и просторный стих? Так, наверное, звучали литавры. Так било море о скалы древней Эллады. Так звучали шаги по мраморным ступеням храмов.

Откуда эта свобода и вместе с тем величайшая организованность дактилических строф? Как хорошо дышится, когда читаешь их вслух! В них что-то сродни свободному дыханию человека. А спондей! Он соответствует мерной поступи людей в тогах, в сандалиях, с венком вокруг головы.

Анри покоряла и вольная, веселая поэзия Франсуа Вийона и строгая академичность и размеренность александрийского стиха.

Хороши и стихи романтиков. Звонкие и ударные рифмы соединяют строки, как драгоценности, скрепляющие, складки великолепной одежды. Бегучие и сверкающие аллитерации… Ассонансы менее броски, но приковывают внимание к смыслу строк…

Порт сонный.Ночной,ПлененныйСтеной;Безмолвно Спят волны, —И полный Покой[6].

Когда он твердил про себя эти строки, перед ним снова вставал создавший их старый волшебник с его мягкой белой бородой.

Стихи, звучащие в душе поэта, совсем не то, что написанные на бумаге. Это он узнал очень рано.

Увлечение поэзией соединило их всех: Барбюса, Жака Вебера, Эдуарда Жулиа и еще нескольких юношей. Вместе с тем они не были сухими книжниками: занимались плаванием, греблей, легкой атлетикой. Они хотели все это делать вне спортивных союзов, навязывавших свои утомительные статуты, вне пышных состязаний на виду у публики, пусть даже состоящей из родных и знакомых.