Михаил Иовчук - Плеханов Страница 6

— Вы господин X?

— Да, я.

— Ах, как приятно вас встретить. Ведь я знаю вас с малых лет, и батюшку вашего, и матушку. Расскажите же все о них и о себе.

Плеханову пришлось напрячь всю свою фантазию и изобретательность, чтобы так рассказать о семье товарища о которой он очень мало знал, чтобы не возбудить подозрений у собеседника. К счастью, священник не догадался об обмане.

Плеханов прожил несколько месяцев в Саратове. Он организовал кружок из местных народников и с их помощью начал пропаганду среди рабочих немногочисленных тогда саратовских фабрик. Но полиция случайно напала на конспиративную квартиру и арестовала Плеханова. Это был уже второй арест. Первый раз Плеханов был обыскан, арестован и допрошен в Петербурге в марте 1876 года. Тогда Плеханова через несколько часов отпустили. Теперь, в Саратове, повторилась та же история. В полицейском участке Плеханов, ссылаясь на «знакомого» священника, доказал свою непричастность к революционерам, обыск на его квартире ничего не дал, и полицейские больше его не задерживали. После этого оставаться в Саратове было нельзя, и Георгий поспешил в Петербург. Там его ждали дола, товарищи, жена.

Зима для нелегального — трудное время. Георгий ночевал у знакомых, на летних дачах, на вокзалах. Он плохо питался, похудел и обносился. Однажды ему удалось увидеться с женой. Вместе с Наталией Александровной пришла и Теофилия Полляк.

— Жорж, — говорила Теофилия, — почему вы так плохо выглядите? Ведь одеться получше, хотя бы потеплее, вы можете. Я знаю, что у вас много денег…

— Да ведь это деньги не мои, а партии. Конечно, мне никто не отказал бы, если бы я купил себе теплое пальто, но я сам определил себе минимум и не хочу переступать его.

— А если из-за такого вида вы попадете под подозрение?

— Ну, — смеясь, отвечал он, — никто от этого не гарантирован. Я иногда мечтаю о теплой кутузке, где мог бы спокойно отоспаться.

— Напрасно ты не дорожишь своим здоровьем, — вступила в разговор Наталия Александровна, — я должна тебе сказать, от Теофилии у меня секретов нет, что ты скоро будешь отцом.

Георгий даже растерялся. Как отвечать за новую жизнь, как в таких условиях он сможет обеспечить ребенка всем необходимым.

— Наташа, я очень благодарен тебе за все. Но, прошу тебя, ведь я не знаю, когда мы снова увидимся, отправь ребенка к моей матушке. И ему будет хорошо в провинции, и матушке легче. Она недавно приезжала в Петербург, пыталась меня найти…

— Вы ее видели, Жорж? — живо спросила Теофилия.

— Нет, я не мог с ней встретиться. И так за ней неусыпно следит полиция, говорят, еженедельно приходит околоточный. Я дважды посылал ей записки. Вот она и надумала ехать к императрице, просить помилование для меня. Бедная мама, ей так трудно было, она впервые выбралась в столицу, и все ради меня.

— И попала она к императрице?

— Нет, конечно. Пока она добивалась аудиенции, я передал с одним земляком просьбу, чтобы она этого не делала. Так мама и уехала в Липецк. Если ей не суждено меня увидеть, то пусть хоть нашего ребенка понянчит. И еще одна просьба, Наташа. Если это будет сын — назови его Николаем, в честь Николая Гавриловича.

— Второе я обещаю, а о первом надо еще подумать. Да и рано. Это будет еще весной.

Георгий тревожился за судьбу жены и будущего ребенка. И еще его беспокоила холодность Наталии Александровны.

Вскоре Георгий узнал, что вернулся из ссылки прежний возлюбленный его жены.

Наталия Александровна родила сына, которого назвала Николаем. Она отказалась отправить его к бабушке в Липецк и отдала кормилице. Через несколько месяцев Николенька умер. Наталия Александровна, сообщив Плеханову о смерти сына, добавила, что она никогда по-настоящему не любила Георгия и теперь намерена вернуться к первому мужу. Тоска по умершему ребенку, которого ему так и не удалось повидать, горе и обида на любимую женщину, которая вычеркнула его из своей жизни, надолго омрачили жизнь Плеханова.

В конце декабря 1877 года умер Н. А. Некрасов. Народники решили принять участие в похоронах. Кроме желания отдать последний долг поэту, они хотели показать Петербургу, что аресты не разрушили революционную народническую организацию.

— А если полиция попытается нас арестовать, то окажем ей сопротивление. Мы возьмем револьверы и посмотрим — кто кого, — говорил присутствующий на совещании Осип Аптекман.

— А кто будет выступать?

— Попросим Жоржа Плеханова. Недаром его теперь все зовут оратором.

Накануне похорон ночевали в студенческой коммуне на 8-й улице Песков[4]. Плеханову постелили на полу старое пальто. Он долго не мог заснуть, думал, о чем будет говорить завтра: «Главное — о революционном значении поэзии Некрасова. Надо показать, какими яркими красками изображал он бедственное положение народа, и подчеркнуть, что в таком положении виновато в первую очередь правительство. Некрасов впервые в легальной русской печати воспел декабристов, этих предшественников нашего революционного движения». Засыпая, он повторял отрывки из «Русских женщин».

Утром собрались у дома Некрасова, ждали, когда вынесут гроб. Кто-то громко начал читать «Парадный подъезд», глядя на дом министра государственных имуществ М. Н. Муравьева, выделявшийся красивым крыльцом, у которого разыгрывались сцены, изображенные в некрасовском стихотворении. Все молча слушали. После последних строк:

Ты проснешься ль, исполненный сил,Иль, судеб повинуясь закону,Все, что мог, ты уже совершил, —Создал песню, подобную стону,И духовно навеки почил? —

кто-то робко захлопал, но сразу же оборвал, вспомнив, по какому поводу были прочитаны стихи.

Плеханов замерзал в своем легком пальто и плохих ботинках. Наконец вынесли гроб, поставили на катафалк, все построились и пошли следом. Шли по Литейному, потом по Невскому. По дороге к процессии присоединилось много народу. Полицейских было мало, и они шли где-то сбоку. Когда вышли на Лиговку, подоспела группа товарищей с венком — золотом по красному фону было написано: «От социалистов». Незаметно дошли до Новодевичьего кладбища. Во время отпевания революционеры не вошли в церковь и мерзли на ветру. Георгий думал о Некрасове, но время от времени в голове проносилось: «Почему всегда на вокзалах и кладбищах особенно холодно? Вот и я умру. Если доживу до лет Николая Александровича, то хорошо бы, чтобы провожало много народа. Вот глупость-то. Революционеров открыто не хоронят. Как бы раньше времени не умереть от простуды…»