Луиза Гладышева - Нива жизни Терентия Мальцева Страница 6

— Красота-то какая, — Терентий не мог налюбоваться на сверкающие алмазными россыпями заиндевелые березы, на величавые снежные поля. Почувствовал вдруг, что не хватает в груди дыхания, сердце обдало жаром:

— Родная земля! К тебе стремился, к тебе шел через муки нечеловеческие, чтобы увидеть, чтобы прикоснуться к тебе!

Возница не оглядывался, боясь помешать. Сколько раз уже он видел, как от встречи с родиной проливается слезами радость, омывается любовью сердце. Как не понять: во всем свете нет милее места, где родился, где отец с матерью и гнездо твое.

Дорога покатилась под угор. У моста через застывшую речку окликнули часовые:

— Стой! Кто будете?

— Свои, свои, — отозвался возница. — Мальцевские мужики.

— Проезжайте, коли свои. — Часовые расступились. Снова заскрипели полозья. Возница пояснил:

— В Ялуторовске кулацкий мятеж, на Шадринск было двинули, да не удалось пройти. Дозоры везде выставлены, неровен час…

Последних слов возницы Терентий уже не слышал. Подвода въехала в улицу, и он увидел, как от избы в проулке отделилась женская фигура. В распахнутой шубейке, в сбившемся набок платке бежала навстречу мать. Он соскочил с саней и тоже побежал. Ботинки скользили старыми подошвами по накатанному снегу. За спиной болтался тощий мешок. Припала к груди Терентия Анна Степановна, заголосила, оглаживая руками его лицо, голову, шею:

— Наконец-то дождались, родимый.

Заторопилась, повела в избу. На пороге встретил отец. Постаревший, словно осевший вместе с кособочившейся избой.

Застыла, не может слова вымолвить жена Прасковья. Уж сколько речей про себя супругу своему сказывала, во снах миловала, а как увидела выжданного, выстраданного — словно онемела, зашлась от счастья, от радости.

Все! Кончились скитания и муки. Снова начинать жить.

Ходит Терентий по избе, скрипит половицами, расспрашивает, что да как в селе: чай, пять годов не был, многое изменилось. Вечерами собирается у Мальцевых вся округа послушать его рассказы. И о чем ни судят, ни рядят мужики, разговор сам собой к земле поворачивает:

— Земелька-то у немцев похуже нашей, — рассказывает Мальцев. — Есть черноземы, а больше все подзолы да песчаники. Но не в пример нашей ухожена пашня, урожаи повыше дает. А хлеб не вкусный, нет в ем духа. Кабы нам да урожаи поднять.

Тихо в избе, думают мужики: весна скоро, в поле выезжать, а как, коли не успели еще от Колчака оправиться, порушено хозяйство, лошадей нет, семян — скрести не наскрести.

Худо и у Мальцевых. Забрали беляки со двора рабочую лошадь. Остался жеребенок да кобыла раненая, еле ноги передвигает — кормить нечем, соломы и той нет.

Тяжкие думы у бедняков. А весна надвигается необыкновенная — весна великих перемен. Ждет не дождется село передела земли: впервые получают крестьяне землю по справедливости — на каждого едока в семье, а не только на мужскую душу.

— Это ж сколь будет земли-то? — в который раз загибает пальцы Семен Абрамович. Он сидит на голбчике, положив на колени худые руки. Выстыло за ночь в избе, Анна Степановна возится у печи, замешивает в корчаге жидкую болтанку из остатков ржанины, толкает ближе к огню чугун с картошкой. Хорошо, что хоть это еще есть у них, а там, бог даст, как-нибудь дотянут до щавеля, лука. Все повеселее будет ждать хлеба. — Я, значит, Терентий, Константин, — считает наделы Семен Абрамович, — Анна Степановна, Прасковья… — и тут же, сбиваясь со счета, испуганно смотрит на полати, где спят молодые: вдруг да услышали, как он по привычке назвал вторую жену сына именем первой.

— Татьяна, — шепотом бросается на подмогу Анна Степановна, гремя ухватом.

— Татьяна, — повторяет следом Семен. Все пальцы на руке загнуты, пять наделов получат они. Вот Костюшка успел родиться до апреля, и на него надел положен по закону. Костюшка, Костюшка, любимый первенький внучек…

Беспокойные мысли тревожат, приглушают радость. Месяц уже прошел, как родился внук, а нет позволения стариков из старообрядческой общины на крещение его, греховным считается брак Терентия с Татьяной.

«В чем грех?» — сокрушается Семен Абрамович, но вслух свои мысли не высказывает. Насмотрелись вместе с Анной Степановной, как измаялся сын с Прасковьей. Ну ладно, что-там до фронта было — быльем поросло. Да ведь как возвернулся Тереша в родной дом, в мире жили всего две недели. Пообвыкла, что муж живой вернулся, снова за старое принялась Прасковьюшка:

— Отделимся, неча с имя жить, — стояла на своем.

— Не оставлю я отца, мать, — не соглашался Терентий. — Стареют они, как без нас?

— Ах так, — взбеленялась супруга. — Не хошь подобру, сам за мной прибежишь.

И вскорости, как отлучился в город Терентий, собрала жена сундук, да и уехала к матери. Два раза возвращал беглянку, уговаривал да ласками успокаивал. На неделю, не больше хватало в избе Мальцевых спокойствия. В третий раз Терентий за женой не поехал, а когда та заслала сводню выведать, не пора ли ей самой возвращаться, решительно отрезал:

— Хватит в прятки играть.

Не ложилось и Татьяне, отданной за богатого мужика. Вернулась она в семью старшего брата. Не одобрял разлада степенный хозяйственный мужик, но сестру не корил, жалел:

— Бог видел, счастья сестрице желал, да вон как обернулось, — вздыхал, крестился. Татьяна проворна в работе, успевает и в доме, и со скотиной управиться, а уж шить, вышивать, прясть да ткать — другой такой мастерицы в селе не сыскать. Но молчаливой стала после неудачного замужества. В девичестве какие песни спевала, а тут словно голос пропал, потерялся от печали. Бывало, с шитьем у окна сидит, как на картине, а сейчас все больше в тень прячется, Да разве скроешься в селе от пересудов. Не успели злые языки передохнуть после отъезда в Потанино Прасковьи Мальцевой, как подвернулась новая пища:

— Терентий-то к Татьяне дорожку мостит.

— Грамотный, книгочей.

— С книгами-то видим, будет ли с хлебом?

Доходят разговоры до обеих сторон, а они и без того истосковались друг по другу, и бешено колотятся сердца, стоит только ненароком в улице или у магазина встретиться.

Не было свадебного застолья у Татьяны и Терентия. Вечером, накануне, попросил совета у отца, матери:

— С Прасковьей нам не живать добром. Разрешите с Татьяной невенчанным жить.

Анна Степановна улыбнулась:

— Видно, друг для друга родились вы, раз судьба сводит.

Отец ответил не сразу:

— Решай сам, сынок. Имей в виду, старики в общине не одобрят. Ты вроде и перестал в бога верить, а без общины куда?

Как в воду глядел Семен Абрамович. Вот уже и внучонок родился, а все брак считается незаконным, пока не будет согласия старообрядцев. Наконец, собрали общину, позвали Прасковью сказать, кто виноват в разладе.