Наталья Пронина - Правда об Иване Грозном Страница 60

А Иван… К сожалению, уже поздно, уже будучи в Новгороде, но он все тоже поймет сам. Поймет и покарает оклеветавших святого. Вот что пишут об этом Четьи-Минеи за январь, в день памяти митрополита Филиппа: «Царь… положил свою грозную опалу на всех пособников и виновников его (святителя) казни. Несчастный архиепископ новгородский Пимен по низложении с престола был отправлен в заключение в веневский Никольский монастырь и жил там под страхом смерти. Филофей Рязанский был лишен архиерейства. Но главным образом гнев царский постиг Соловецкий монастырь. Честолюбивый игумен Паисий, вместо обещанного ему епископства был сослан на Валаам. Монах Зосима и еще десять иноков, клеветавших на митрополита, были также разосланы по разным монастырям, и многие из них на пути к местам ссылки умирали от болезней. Наконец, как бы в наказание всей братии, разгневанный царь прислал в Соловки чужого постриженника – Варлаама, монаха Белозерского Кириллова монастыря, для управления обителью» [391] .

Глава 11 Миф о «беспричинном разгроме» Новгорода

И все же кара, постигшая Соловецкий монастырь, была не только расплатой за гибель Филиппа. Как мы уже сказали, в декабре 1569 г. царя вынудило отправиться на северо-запад, в новгородский край вскрывшееся там большое «изменное дело», главные участники которого одновременно были напрямую замешаны в выступлении против митрополита. Хотя г-н Радзинский совершенно разделяет между собой смерть святителя Филиппа и разгром Новгорода (разгром, который Иван учинил единственно ради того, чтобы утвердить там – в «вольной республике» – свою тиранию), связь между этими событиями была. Связь давняя и крепкая. Учитывая ее, вряд ли ложным покажется читателю то известие о новгородской измене, которое Радзинский объявляет лишь вымыслом. Вымыслом, коим Грозный воспользовался в качестве повода для своего похода…

Напомним: не получив в 1566 г. от царя желанную митрополичью кафедру, честолюбивый новгородский владыка Пимен начал жестоко мстить за свое поражение. Примкнув к боярской оппозиции, он лично спровоцировал дело против святителя Филиппа. Дело, которое, в конце концов, привело к физическому устранению былого конкурента. Но, видимо, параллельно с этим Пимен осуществлял (или, по крайней мере, принимал участие) еще в одном преступлении – против самого царя Ивана. Ибо едва только был в 1567 г. раскрыт план выдачи русского государя королю Польши, как в Москве стало известно о новой измене – о тайном предложении новгородского архиепископа перейти под власть польского короля, предложении, с которым Пимен обратился к самому Сигизмунду-Августу. (Кстати, не случайно некоторые историки считают боярский заговор 1567 г. и новгородскую измену 1569—1570 гг. звеньями единой цепи.) Из чудом сохранившейся Переписной книги Посольского приказа явствует: «столп, а в нем статейный список из сыскного из изменного дела 1570 году на Новгородского Епископа Пимена и на новгородских дьяков и на подьячих, как они с (московскими) бояры… хотели Новгород и Псков отдати Литовскому королю… а царя Ивана Васильевича… хотели злым умышлением извести и на государство посадити князя Володимера Ондреевича » [392] . Расследование показало: «Готовилась измена грандиозная, государственная. Замысел… был теснейше связан с отдачей врагу не только вновь завоеванной территории (в Ливонии), но и старых русских земель, больших пространств и ценнейших богатств Московской державы; дело шло о внутреннем подрыве, об интервенции, о разделе великого государства. И в какой момент? Среди трудностей войны, для которой правительство напрягло все государственные средства, собирало все военные и финансовые силы. Можно ли после этого говорить о капризах Ивана Грозного, подсмеиваться над тем, что он, движимый якобы трусливым страхом, нагрянул на «мирное население» Новгорода с целым корпусом опричников?» [393]

Можно ли говорить, можно ли подсмеиваться? – повторим мы вопрос, заданный историком почти семьдесят лет назад… Увы, читая текст г-на Радзинского, видно, что можно… А потому обратимся снова к фактической стороне дела.

От расследования об измене Новгорода до нас действительно не дошло ни одного подлинного документа. Материалы сыска по этому делу (как, напомним, весь архив Грозного) были кем-то предусмотрительно уничтожены. Лишь случайно уцелевшая инвентарная перепись бумаг Посольского приказа свидетельствует о том, что дело сие все-таки существовало и многое могло бы разъяснить. Собственно, именно это катастрофическое отсутствие документов вынуждало раньше и продолжает вынуждать большинство современных исследователей говорить о том, что обвинение Новгорода не опиралось ни на одну конкретную улику. Что поводом к нему послужила только весьма сомнительная «подметная» челобитная (донос) государю некоего Петра Волынца, сообщавшая о намерении новгородцев отдаться под власть Сигизмунда-Августа, уже подписанный договор о чем хранится ими в городском кафедральном соборе Святой Софии «за образами». И значит, разгром Новгорода, учиненный Иваном Грозным по этому обвинению, был совершенно безосновательным, несправедливым и просто зверским. Подметную грамоту могли написать по приказу самого царя, а текст «договора с королем» – подбросить.

Эту нехитрую «версию» о преднамеренно сфабрикованном обвинении слово в слово повторяет в своем изложении и Эдвард Радзинский. Здесь, увы, его «дара» «психологически чуткого» проникновения в толщу веков опять не хватило для того, чтобы хоть попытаться взглянуть на новгородскую трагедию по-иному, не общепринято. Между тем еще в начале ХХ столетия историк-поляк Казимир Валишевский отмечал: «Петр Волынец хотя и не заслуживал доверия, но случаи прежних времен придавали его доносу некоторое значение» [394] . Случаи прежних времен… они и впрямь способны раскрыть нам многое, в том числе и тайны уничтоженных архивов…

Начнем с того, что, «историк-популяризатор» Эдвард Радзинский откровенно лукавит, с наигранной печалью говоря о Новгороде – «невиданной на Руси республике, вольной и славной, существовавшей триста пятьдесят лет и пресеченной» дедом Ивана Грозного – государем Иваном III. Неукротимая вольность подлинно народного веча умерла в Новгороде задолго до того, как навсегда смолк там древний вечевой колокол, снятый и увезенный в Москву по приказанию Ивана III в 1478 г. Республика давно стала боярской . Согласно еще в 1410 г. принятому закону, вся власть в Новгороде сосредотачивалась в руках небольшой группы бояр, для коих ни народное вече, ни жизненные интересы народа не имели уже никакого значения. Делиться этой властью над богатейшим торговым городом бояре-олигархи не желали ни с кем, а потому довольно долго и тщательно оберегали его государственный суверенитет, одновременно упорно противодействуя объединению новгородских земель с Московским княжеством. Напротив, простые новгородцы, как и «мизинные люди» по всей остальной Руси, с течением времени все больше начинали тянуться к Москве, видя в московском государе защитника от растущего произвола бояр. Опасаясь роста таких настроений и стремясь сохранить свое политическое господство, новгородская аристократия во главе с боярами Борецкими решилась опереться на Польшу-Литву – исторического противника Руси. В начале 40-х годов XV века королю Польскому и Великому князю Литовскому Казимиру Ягеллону было предложено заключить договор о принятии Новгорода под его верховную власть – на условиях сохранения за новгородским боярством всех политических и экономических привилегий. И Казимир, понятно, с радостью дал свое согласие. В 1441 г. договор о подчинении «вольного Новгорода» был подписан. Отныне король обещал оказывать «республике» военную помощь в борьбе с Москвой. Фактически это было предательство. Вопиющее предательство общерусских национальных интересов, национальной истории (Новгород – неотъемлемая часть древней Руси, колыбель московского правящего рода Рюриковичей, о чем походя упомянул и г-н Радзинский!..). И ежели на такой гнусный шаг отважилась кучка олигархов,то его не стерпел народ.Уже в 1446 г. новгородцы подняли грандиозное восстание, показавшее, что кроме антимосковской партии в Новгороде существует и другая, еще более грозная сила…