Борис Соколов - Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича Страница 60

Берия предложил мне идти к нему на работу помощником. Я согласился, хотя должность оказалась в дальнейшем не очень приятной. Хуже всего было то, что я не мог располагать своим временем, был связан с Берия часами его работы, должен был сидеть у него в приемной. Меня раздражал звонок, которым Берия меня вызывал, и я даже его испортил. У Берия была практика работать непосредственно с заведующими отделами Заккрайкома. Почту ему докладывал зав. особым сектором крайкома Саруханов, и мне приходилось работать только тогда, когда надо было готовить какой-либо доклад или выступление. Берия сам понял, что я недоволен характером работы и обстановкой, потому что пересадил меня из своей приемной в отдельную комнату, себе назначил секретаря, а позже перевел меня на должность заведующего совторготделом Заккрайкома ВКП(б). Затем я занимал должности зав. особым сектором и зав. промышленным отделом ЦК КП(б) Грузии.

Став секретарем Заккрайкома и ЦК КП(б) Грузии, Берия часто ездил в Москву и, как правило, брал с собой меня, а также тех, кто был ему нужен по делам, по которым он приезжал в Москву. Берия любил пошуметь в веселой компании, послушать скабрезные анекдоты, выпить и т. д. Для этих целей я был неподходящим, и он брал обычно с собой также людей, которые его веселили, играя, по сути дела, роль шутов. Таким был, например, Широков, в то время работник Управления погранохраны.

Меня он брал в Москву, как я понимал, на тот случай, если вдруг понадобится что-нибудь написать. А писать почти всегда что-нибудь приходилось.

Например, в Москве я готовил для Берия статью в годовщину смерти С. М. Кирова для газеты «Правда», речь на похоронах Серго Орджоникидзе, несколько раз совместно с другими готовил выступления Берия на сессиях Верховного Совета СССР, часто писал по взятым из Тбилиси материалам докладные записки в различные наркоматы.

В Москве почти каждый вечер Берия вызывался к товарищу Сталину. Останавливался Берия сперва в гостинице «Селект», позже в подготовленной для него квартире в районе Самотечной площади. Я жил отдельно в гостинице, и Берия при необходимости вызывал меня по телефону.

Должен сказать со всей ответственностью, что у меня никогда за все время общения с Берия не было с ним того, что называется задушевной беседой. Берия никогда не говорил со мной по душам, никогда не посвящал меня в свои планы и намерения, за исключением текущих. Я мог только догадываться иногда по отдельно брошенным им замечаниям о том, что он намеревается делать. О себе, о жизни в Сухуми и Баку Берия рассказывал мало и редко в первые годы моего знакомства с ним. У меня не осталось в памяти ничего особого от того, что всем известно и что заслуживало бы внимания.

Из событий периода работы Берия в Закрайкоме и ЦК КП(б) Грузии заслуживает внимания история с написанием книги «К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье», а также обстоятельства, связанные с разговорами о службе Берия в мусаватской разведке. Об этом я написал подробно в другом представленном Вам 21 июля с. г. письме, и потому эти вопросы я здесь обхожу.

Считаю также нужным уточнить один момент. Мне казалось – и так я и написал, – что после того как Берия составил объяснение на имя товарища Сталина по вопросу о его службе в мусаватской разведке, он взял с собой привезенные в свое время мною из Баку папки с некоторыми архивными документами, касающимися этого вопроса, и более их мне не возвращал. Так почему-то рисовала мне это обстоятельство память. Оказывается, как мне показал тов. Руденко, это было не так. Я не могу, к сожалению, и сейчас вспомнить точно все обстоятельства, но одно ясно, что Берия или вернул мне эти папки на хранение после показа их товарищу Сталину, или же в какой-то момент (может быть, тогда, когда Берия переходил на постоянную работу в Совет Министров СССР) он поручил мне упаковать его архив и тогда вернул эти папки. Я, очевидно, по его указанию сделал тогда особый сверток из бакинских дел. Повторяю, я и сейчас не могу точно вспомнить, как было дело. Если бы я помнил факт упаковки мною этих дел, я бы, конечно, об этом написал! Мне неприятно, что память подвела меня.

Берия, вероятно, был недоволен своим назначением в конце августа 1938 г. к Ежову заместителем наркома внутренних дел СССР. Берия рассчитывал на перевод в Москву на работу, но, видимо, не думал, что ему придется работать в НКВД, да еще заместителем Ежова. Прямо он об этом не говорил, но это чувствовалось из его отдельных замечаний.

Он предложил мне ехать с ним, и я согласился.

Вскоре Берия выписал из Тбилиси ряд работников: Кобулова, Мамулова, Деканозова, Шария, Капанадзе, Эсиава, Гагуа и др. Приехало из Грузии так много работников, что позже Берия пришлось часть из них откомандировать обратно, т. к., кажется, товарищ Сталин обратил на это внимание.

Отношение Берия ко мне в Москве переменилось.

В Тбилиси у Берия была практика каждый воскресный день созывать у себя на даче руководящих работников Заккрайкома и ЦК КП(б) Грузии, в том числе бывал, конечно, и я. В Москве он перестал меня звать к себе домой, и за 15 лет моего пребывания в Москве я у него дома не по службе был не более 2–3 раз, и то в первые месяцы пребывания в Москве.

Здесь он приблизил к себе Кобулова и именно с ним часто по окончании ночной работы уезжал домой или на дачу.

Кобулова в Тбилиси я почти не знал и познакомился с ним ближе здесь, в Москве. С его слов я знаю, что в Тбилиси Берия, оказывается, крепко его поддерживал в оперативной работе и давал ему различные задания в период своей работы в Заккрайкоме.

Хотя в конце 1938 г., когда Берия стал наркомом внутренних дел СССР вместо Ежова и, несмотря на мои просьбы не делать этого, выдвинул меня своим первым заместителем, он в оперативной работе все же опирался главным образом на Кобулова.

Сейчас мне совершенно ясно, что Берия выдвинул меня на эту должность главным образом только потому, что я был единственным русским из его окружения. Он понимал, что назначить первым заместителем Кобулова или Деканозова он не может. Такие кандидатуры не будут приняты. Оставалась одна моя кандидатура. Думаю, что Берия понимал, по крайней мере внутренне, что я не был приспособлен по своему характеру для этой должности, но другого выхода, видимо, у него не было.

Полагаю, что позднее, в 1941 г., выдвигая мою кандидатуру в качестве народного комиссара госбезопасности в период кратковременного разделения НКВД на НКГБ и НКВД, Берия также исходил при этом из тех же самых соображений. Товарищ Сталин, очевидно, от него требовал назвать кандидатуру, и он назвал меня.

Вскоре после начала Великой Отечественной войны, как известно, НКВД и НКГБ вновь объединились. Я опять занял должность первого заместителя наркома внутренних дел СССР. Однако должен сказать, что, как и раньше, целый ряд поручений Берия давал, минуя меня, непосредственно Кобулову, Фитину и другим работникам. Сейчас можно назвать это бесцеремонностью по отношению ко мне или же методом работы, но факт остается фактом. Во время войны товарищ Сталин несколько раз лично направлял меня в командировки по специальным заданиям. Так, я ездил в Ленинград, Сталинград, Краснодарский край, в Прибалтику, но Берия в свои поездки во время войны брал с собой обычно Кобулова. Это, видимо, бросилось в глаза товарищу Сталину, потому что был такой случай. Товарищ Сталин поручил Берия и т. Щербакову съездить в Горький, посмотреть, как там обстоит дело в связи с участившимися бомбардировками города немцами (Решение о посылке комиссии в Горький было принято Сталиным 5 июня. В состав комиссии были включены Л. П. Берия, В. Н. Меркулов, секретарь ЦК ВКП(б) А. С. Щербаков, председатель Моссовета В. П. Пронин и командующий ПВО территории страны М. С. Громадин. Комиссия прибыла в Горький 7 июня 1943 года, после очень сильного налета люфтваффе на город в ночь с 6-го на 7 июня, когда были разрушены и сгорели многие заводы. Особенно пострадал ГАЗ, где был полностью уничтожен единственный в стране колесный цех, производящий автомобильные колеса. Поскольку немцы особенно интенсивно бомбили и поливали зажигательной смесью именно этот цех, у Сталина наверняка появилась мысль о наличии в Горьком немецких агентов. В задачу комиссии входило разобраться в ситуации, сложившейся в городе в результате массированных налетов немецкой авиации. Берия посетил Горьковский обком ВКП(б) и штаб корпусного района ПВО. По воспоминаниям летчицы В. Бояркиной-Шиловой, он шел по коридору и со всеми встречными здоровался за руку. Берия отправился на автозавод. Пораженный картиной увиденных разрушений, он подозвал к себе начальника Горьковского корпусного района ПВО генерал-майор артиллерии А.А. Осипова и плюнул ему в лицо. Ближе к вечеру Берия лично проинспектировал 784-й Зенинтно-артиллерийский полк, одна из батарей которого находилась в Автозаводском парке. Зенитчица Анна Сорокина вспоминала: «Личный состав батареи был выстроен в ряд, после чего к нам обратился Берия. Он сказал: «Что вы делаете?! Автозавод является важнейшим промышленным объектом страны, вашему полку поручено защищать его, но вы плохо справляетесь с поставленной задачей. В результате завод уже выведен из строя и продолжает получать большие разрушения»». Тут прозвучал сигнал воздушной тревоги, и вскоре на высоте около 4000 м появились два бомбардировщика Ю-88. Их задачей было зафиксировать результаты последнего налета на автозавод. По воспоминаниям Сорокиной, увидев «юнкерсы», Берия воинственно вынул пистолет, и его примеру последовала охрана. Но вскоре Лаврентий Павлович предпочел покинуть расположение зенитчиц, осознав, что с пистолетом против «юнкерса» не повоюешь. Генерал Осипов был снят с должности и назначен начальником Горьковского зенитно-артиллерийского училища. – Б. С.). Берия предложил Кобулову его сопровождать. Однако в самый последний момент, минут за 35 до отхода поезда, Берия позвонил мне и сказал, что должен поехать я, а не Кобулов. В поезде на мой вопрос Берия несколько раздраженно сказал, что таково указание товарища Сталина.